Чего я больше никогда не услышу, так это его губной гармошки. Возможно, он потерял ее в России. Или же у него больше не было повода играть мелодии песен?

Зимняя битва в России близка к завершению… Как только погода и условия местности создадут благоприятные предпосылки, то германское командование и войска вновь возьмут инициативу в свои руки и докажут свое превосходство, чтобы навязать противнику свою волю… Поэтому необходимо вначале объединить все имеющиеся в наличии силы для ключевых операций на южном участке фронта с целью уничтожения врага в прибережной полосе Дона, а затем захватить нефтяные промыслы в районе Кавказа и овладеть самим Кавказом.

Директива фюрера № 41 от 05.04.1942 года

На пограничной станции Просткен наблюдалась все та же самая процедура: одни поезда прибывали, другие отъезжали. Дети пели солдатам песни, представительницы «Молодежного женского немецкого союза» раздавали продовольственные пакеты от имени фюрера. Дезинсекция больше не проводилась. Солдаты рассуждали по этому поводу:

— Когда мы сюда вновь вернемся, то уже наступит мир. После этого придется пройти последнюю дезинсекцию, а затем будет полный порядок.

Роберт Розен ехал в веселом настроении. Едва они пересекли границу, как он тут же начал раздумывать над тем, когда ему следует ожидать очередного отпуска. Сентябрь, по его мнению, был бы для этого хорошим временем. За Белостоком он написал Эрике первые строчки:

Россия весною. Из окна поезда я вижу стариков, которые пашут на своих полях. Они запрягли коров, так как в лошадях имеется большой недостаток. Колхозные участки земли стоят необработанные и за лето целиком зарастут сорняком. Нет людей, которые должны были бы заботиться об этом. Тем, кто наверху, следовало бы вернуть в Россию несколько тысяч пленных, чтобы те привели в порядок колхозные угодья.

На рассвете поезд прибыл в Минск. Там они вновь наткнулись на госпитальный вагон, который прицепили к их поезду. Медсестры повзрослели на две недели и выглядели соответственно. Пленных, которые следовали в качестве живого щита на открытой платформе впереди паровоза, сменили. Скорее всего, те, что были в первой партии, погибли при подрывах эшелонов или замерзли насмерть от пронизывающего холодного ветра во время движения. Ну, да у них таких живых щитов было более, чем достаточно.

На соседнем железнодорожном пути минского вокзала стоял поезд, битком набитый людьми, Он состоял из товарных и пассажирских вагонов. Когда Роберт Розен рассмотрел вблизи людей, находившихся за окнами вагонов, то увидел, что у них были звезды. Он посчитал каким-то странным стечением обстоятельств то, что на вокзале в Минске встретились поезд с евреями и эшелон с отпускниками. Куда те едут? Люди в тех вагонах в окна не смотрели. Они были заняты разговорами, некоторые читали и кивали при этом головами, как будто следовали в такт какой-то мелодии. Лишь двое детишек прижали свои носы к стеклу и уставились на солдат, которые медленно проезжали мимо, отделенные от них двойными стеклами и расстоянием чуть менее трех метров. Внезапно появилась детская ручонка, которая стала водить по стеклу и дружески махать. Вдруг кто-то схватил ребенка за маленькое запястье и оторвал от стекла. Но к тому времени они уже разминулись. Последний вагон проехал мимо, открыв вид на зеленеющие деревья и серые дома у железнодорожной насыпи.

Кто-то рассказывал о том, что в Минске для немецких евреев устроено особое гетто. 23 000 евреев ехали в Минск вместе с эшелонами отпускников. Через два с половиной месяца, после того, как Роберт Розен увидел столь большое количество людей со звездами, обычные и особые гетто были ликвидированы. Поскольку Одесса уже находилась в руках немцев, то их, как говорили, отправили туда для того, чтобы раз и навсегда перевезти по Черному морю в Страну Обетованную.

В Минске Роберта Розена догнало известие, что его часть переведена с центрального на южный участок фронта. Ему пришлось покинуть свой поезд и отправиться дальше в южном направлении, но не в Одессу, а в крупный промышленный город Днепропетровск.

— В любом случае, это юг, — подумал он. — Там будет, по крайней мере, хоть сносная зима.

Дневник Роберта Розена

Среди солдат царит чемоданное настроение. Все, кто сидят со мною в поезде, осенью намерены вновь оказаться дома.

До чего же необъятные просторы у этой страны! Кругом чернозем, широкие большие реки и леса, простирающиеся до горизонта. В основном это березы. Затем мы часами едем по бесконечной степи. Едва заканчивается таяние снега, как возникают пыльные бури, небо становится серым от поднимающейся пыли. Меня охватывает странное чувство страха. Чтобы покорить эту страну, нам не хватит людей. И нас становится все меньше.

Дорогая Ильза!

Если бы ты присутствовала при том, как мы праздновали наше возвращение из отпуска на фронт, то качала бы только головой, глядя на наше веселье в столь серьезное время. Несколько часов подряд мы пели песни в нашей русской избе. Когда исполнялась песня о храброй маленькой жене солдата, возник вдруг вопрос, а как вообще обстоит дело с верностью немецких жен? Некоторые из наших бойцов утверждали, что большинство немецких женщин изменяют своим мужьям. Я отчаянно оспаривал это. Если бы они были правы, то тогда большинство немецких девушек и женщин должны были бы быть шлюхами. Но тогда не было бы смысла воевать за таких женщин и возвращаться домой из России.

Надеюсь, этим летом война на Востоке закончится, и мы направим наши силы против Англии. То, что устраивают англичане во время своих воздушных налетов, нельзя дальше терпеть, за это их надо наказать, не откладывая дело в долгий ящик.

На юге России предстоят большие дела. Когда мы овладеем промышленным районом у Донца и нефтяными источниками Кавказа, то Германия станет непобедимой. Ленинград нам не нужен, пусть он и дальше голодает. Москва тоже пусть остается там, где она есть, а вот юг мы должны прибрать к своим рукам.

Напиши мне тотчас же, как только у тебя прекратятся месячные. Для солдата важно знать, ждет ли его дома только жена или же еще и ребенок.

За две недели до Пасхи всех вестфальцев вызвали к коменданту лагеря военнопленных. Он хотел завербовать нас в русский легион, в особенности старался уговорить меня. Но ни у кого не было даже малейшего желания поступать на русскую военную службу. Он был очень недоволен этим, упрекал нас в том, что мы все еще не можем забыть Наполеона, и угрожал выслать нас еще дальше, в Оренбургскую губернию. За всех ответил один из вестфальцев: «У нас нет никакого намерения разбираться в делах Наполеона, но мы бы хотели оставаться верными нашей присяге и применять оружие лишь в боях за наше Отечество. Нас могут отправить куда угодно, но только пусть позаботятся о том, чтобы мы не были голодными».

Дневник вестфальца, 1813 год

— Ну, что отпраздновал свадьбу? — спросил его фельдфебель, когда он доложил о своем возвращении, и, не дожидаясь ответа, добавил: — Все идет к тому, что скоро и у нас начнется свадебная пляска.