– Ты недооцениваешь глубину собственных чувств, – кротко заметил он. – Признаться, я был бы разочарован, если бы тебя это ни капли не задело. Убийство есть убийство, независимо от причин, по которым ты на него идешь.

– Но ты же говорил…

– Я говорил о другом. Отнять чью-то жизнь – это ужасный грех. Просто иногда это стоит даже вечных мук.

Уинифред замолчала. Когда Теодор начинал рассуждать на темы добра и зла, любви и ненависти, жизни и смерти, она чувствовала, что ей нечего добавить. Он умеет облекать в слова абстрактные понятия, а ей подобное не под силу.

– Извини, что оставил тебя сегодня утром, – добавил он.

– Пустяки. Ты всегда посещаешь воскресные службы?

– Да. Я однажды… дал такое обещание. А ты?

Уинифред покачала головой и сжала в кулаках ткань платья из шелковой тафты. После вчерашней ночи она пыталась отучиться причинять себе физическую боль, когда думать становилось невыносимо. Интересно, теперь ей в церковь путь заказан?

– Только в детстве. За последние десять лет я не была в церкви ни разу.

Дарлинг робко накрыл ладонью ее руку – должно быть, снова угадал ее мысли.

– Я вижу, ты не носишь платье, которое я тебе подарил…

Держи Уинифред себя в руках хоть чуточку лучше, она рассмеялась бы над его нелепой попыткой перевести тему.

– Оно же выходное, – возразила она, мельком оглядывая себя. – Пока что я позаимствовала наряд из гардероба твоей матери. Надеюсь, ты не возражаешь? – торопливо прибавила она.

– Разумеется, нет, – рассеянно ответил он, с новым интересом разглядывая ее. – Прости, что твое снова оказалось испорчено. Но кто придумал, что выходное платье нельзя надевать просто так?

– Тогда оно потеряет свою ценность. Разве можно каждый день вставать после полудня и завтракать тортами?

– Ты что, не завтракаешь тортами?

Уинифред рассмеялась, и на лице Теодора тоже появилась нежная улыбка.

– Хорошо, – сдалась она и поднялась. – Пожалуй, сегодня можно надеть его. Но только если ты снимешь свой невыносимый жилет! Он действует мне на нервы!

– Что не так с моим жилетом? – недоуменно пробормотал он, оглядывая себя.

Переодевшись, Уинифред вернулась в комнату и обнаружила, что Дарлинг действительно снял жилет вместе с фраком и остался в одной рубашке с накладным стоячим воротником. У нее почему-то перехватило дыхание, она схватилась за дверной косяк и застыла.

Теодор обернулся, увидел ее, разомкнул губы и тоже замер, разглядывая ее с выражением, близким к раболепию. Раньше такой взгляд тешил Уинифред самолюбие, а теперь заставлял ноги подкашиваться.

– Раз уж ты разоделась в пух и прах, может, потанцуешь со мной?

– Здесь же нет музыки, – возразила она, но вложила руку в его ладонь с поспешностью, которая не обманула бы никого, кроме, пожалуй, самого Теодора.

– Я потанцую с тобой так.

Дарлинг обнял ее за талию, и Уинифред затрепетала. Они начали двигаться в танце, интуитивно угадывая шаги и движения друг друга. Оба были превосходными танцорами: Уинифред – благодаря отточенности движений, доведенной до идеала, Теодор – благодаря природному изяществу. Если бы кто-то наблюдал за ними со стороны, танец наверняка показался бы ему странным, но Уинифред не могла заставить себя об этом задуматься. В это мгновение она вдруг осознала, что абсолютно, невероятно счастлива. Положив голову Теодору на плечо, она закрыла глаза и позволила юноше укачивать ее в танце.

Он что-то сказал, но она не разобрала слов. Впрочем, судя по тону, это было что-то невероятно нежное.

– Что? – сонно переспросила она.

Уинифред услышала, как у Теодора громко заколотилось сердце. Он смущенно повторил:

– Могу я пригласить тебя на обед? Мне ведь до сих пор не удалось поухаживать за тобой как следует…

Она уткнулась носом в его рубашку, едва не задыхаясь от восторга. Это было похоже на чудесный сон, на сказку – сам Теодор, его нежные слова, его чуткость и любовь. Неужели судьба милостиво соизволила дать ей жизнь принцессы, в честь которой она себя назвала?

– Разумеется, можешь. Я надену свое лучшее платье.

– Раз уж мы с тобой перешли границы простого знакомства, не возражаешь, если мы встретимся до полудня? – рассмеялся Дарлинг. И смущенно добавил: – Не уверен, что вытерплю дольше.

Сердце застряло у Уинифред в горле, и она стиснула пальцами рубашку на плече Теодора. Ей хотелось выкрикнуть: «Хватит! Перестань быть таким смешным, понимающим и заботливым! И добрым, и наивным, и внимательным – идеальным! Перестань заставлять меня влюбляться в тебя!»

– Тогда я ожидаю отобедать тортами, – прошептала она.

Глава 19

Тайны и сожаления

К обеду в доме Дарлинга стало пусто и тихо – юноша отослал слуг, чтобы те не мешали. Входя, Уинифред отчетливо слышала собственные шаги, звук которых усиливало эхо. Она не отказала себе в удовольствии покрутиться в холле в звездном платье (она надела его, как и обещала). Уинифред раскинула руки в стороны и запрокинула голову, разглядывая высокий светлый потолок.

Они обязательно потанцуют здесь – в светлом, богато отделанном мрамором холле. Пускай, конечно, это не сравнится с танцем в их квартирке на Харли-стрит. Новому воспоминанию не обязательно быть лучше старого, чтобы запомниться навсегда.

Интересно, Лауры тоже нет дома? Уинифред с удовольствием повидала бы девочку. Ее искреннее беспокойство тронуло Уинифред до глубины души, и теперь она еще больше захотела сблизиться с гениальной маленькой экономкой.

Уинифред сунула голову в столовую. Было похоже на то, что комнату не использовали по назначению уже давно, а теперь враз попытались скрыть все признаки запустения. К спинкам кресел были приколоты чистенькие кружевные салфетки, портьеры распахнуты, пыль стерта, а на стол постелена свежая скатерть. Несмотря на исполинские размеры, стол был накрыт на двоих: золоченый изысканный сервиз, накрытые серебряными колпаками блюда и огромный, украшенный белоснежными сливками торт.

Улыбаясь, Уинифред вышла из столовой и бросила взгляд на Малый кабинет, располагавшийся в том же крыле. Дверь была приоткрыта, и она решила, что Теодор, должно быть, ожидает ее там.

Но в кабинете тоже оказалось пусто. Уинифред прошлась по комнате – здесь было уютно и тепло. В горшках на каминной полке, соседствующих с фарфоровыми фигурками, цвела герань. В вазу на столике Лаура поставила белые хризантемы и красные тюльпаны. У одного из цветков надломился стебель, и Уинифред потрогала его пальцем.

На столике стояла нетронутая и уже остывшая чашка чая. Неужели Теодор куда-то ушел? Забыл, что пригласил ее отобедать? Нет, быть этого не может! Он бы не забыл! Пошел за цветами для нее? Или наводит приготовления на кухне? Может, он сам что-нибудь для нее готовит?

Уинифред улыбнулась собственным мыслям