Для прорыва более совершенной обороны противника требовалось увеличить число орудий, танков, самолетов, чтобы создать значительное превосходство в силах. Но танков и авиации у советских войск почти не было. Как правило, на дивизию выделялась одна рота танков, а «один-два вылета звена штурмовиков в полосе дивизии, – пишет Кузнецов, – больше демонстрация, чем реальная помощь».

Нельзя не согласиться с ним и по вопросу достижения внезапности наступления: «О ней не могло быть речи, ведь мы вот уже второй месяц топтались на месте. Хотелось сделать какую-нибудь перегруппировку, придумать что-то новое, особое, но в масштабе одной дивизии ничего не придумывалось. Все силы у меня были вытянуты в ниточку, резервы отсутствовали…

Цель наступления не была достигнута ни северной, ни южной ударными группами. Стены «коридора» не только не рушились под нашими ударами, а, казалось, становились еще прочнее. Все вмятины и небольшие пробоины, которые нам удавалось сделать, быстро затягивались. Гитлеровское командование усилило «коридор» еще четырьмя дивизиями, сняв их из-за Ловати и из-под Демянска»[310].

Должных выводов командование фронта не сделало и на этот раз. Тимошенко опять предложил с 1–2 февраля организовать наступление. Но в Ставке после года неудач наконец поняли, что надо искать другое решение. Вывод был таков: следует действовать с привлечением гораздо больших сил и наносить более глубокие охватывающие удары. В немалой степени на эту мысль наталкивал опыт боев в районе Сталинграда и на Среднем Дону.

6 февраля Северо-Западный фронт получил новую задачу – участвовать в операции трех фронтов – Северо-Западного, Ленинградского и Волховского – под кодовым наименованием «Полярная звезда». Войскам левого крыла Северо-Западного фронта надлежало нанести главный удар в общем направлении на Псков, навстречу удару Ленинградского фронта на Нарву. На первом этапе операции они должны были разгромить противника в районе Демянска и обеспечить ввод в сражение оперативной группы генерала М.С. Хозина в составе 1-й танковой и 68-й армий для маневренных действий в тылу врага.

План операции предусматривал нанесение четырех ударов: силами 27-й армии севернее «рамушевского коридора» на запад, а затем на юго-запад для образования внешнего кольца окружения; силами 11-й армии – непосредственно по центру «коридора» с севера, а 53-й и 34-й армий – навстречу 11-й армии с юго-востока с целью создания внутреннего фронта окружения. Главный удар силами 1-й ударной армии предстояло нанести под основание «рамушевского коридора» навстречу 27-й армии, а частью сил – на запад для обеспечения ввода в сражение группы М.С. Хозина.

Северо-Западный фронт усиливался рядом дивизий, а также соединениями и частями родов войск и специальных войск, в том числе четырьмя артиллерийскими дивизиями. В связи с тем, что эти резервы прибывали в разное время, С.К. Тимошенко решил начать операцию с ряда последовательных ударов. Первыми 14–15 февраля должны были перейти в наступление 11-я и 53-я армии. Остальным армиям предстояло нанести удар 19–20 февраля. Уже одно это заранее обрекало операцию на неудачу, тем более что способы ее ведения мало чем отличались от предыдущих. И на этот раз к наступлению привлекались все армии фронта в прежних полосах.

Необходимо учитывать и то, что войскам во многих случаях приходилось вести наступление на своего рода укрепленные районы противника, а это выдвигало особые требования к планированию огневого поражения вражеской обороны, построению боевого порядка войск, организации четкого взаимодействия между соединениями и частями родов войск. Вот, к примеру, какой увидел оборону противника участник тех боев, бывший начальник политотдела 188-й стрелковой дивизии генерал Г.Н. Шинкаренко: «…Передний край обороны противника плотно прикрывала густая сеть проволочных и минных заграждений… Тут были рогатки, ежи, спираль «Бруно», проволочные заграждения в два ряда. В 30–50 метрах за ними располагалась линия дзотов (на глубину 50 – 300 метров) с деревянными двойными стенками, между которыми была насыпана земля. Между дзотами были сооружены открытые площадки и окопы с одетыми крутостями… Между дзотами проходил забор из колючей проволоки в три ряда. По обе его стороны были лесные завалы высотой более двух метров, засыпанные снегом. Далее возвышался почти на два метра деревянный забор с амбразурами, напоминавший крепостную стену. С фронта забор прикрывал земляной вал толщиной 1,2–1,5 метра у основания. По валу снова тянулись рогатки из колючей проволоки и спираль «Бруно»[311].

15 февраля перешли в наступление 11-я и 53-я армии. Как развивалось наступление главных сил 11-й армии, можно проследить на примере 23-й стрелковой дивизии. На участке ее Казанского стрелкового полка 20 орудий прямой наводки и огонь артиллерии с закрытых позиций сделали свое дело – пробили брешь во вражеской обороне, в которую устремилась пехота. К полудню стрелковые подразделения заняли и очистили всю вторую траншею и выдвинулись к третьей. Ширина прорыва превысила 2 км, а глубина достигла тысячи метров.

Но развить успех Казанский полк не смог. Он попал в огневой мешок и был атакован противником с флангов. Пехота продвигалась только ползком, а орудия сопровождения оставались на месте, так как были полностью уничтожены их расчеты. Командир дивизии решил ввести в бой свой единственный резервный батальон. Однако и он втянулся в огневой мешок со значительными потерями. Новая атака Казанского полка с участием резервного батальона не принесла успеха. Сделав трехсотметровый рывок, пехота заняла третью траншею, но закрепиться в ней не смогла. К вечеру под воздействием сильных контратак врага третья траншея почти вся была оставлена.

На этом закончился первый день боя. Завершить прорыв не удалось, хотя все силы и средства дивизии были уже введены в бой. Не смогли прорвать вражескую оборону, несмотря на большие потери, и соседние дивизии. Таким образом, задача дня в полосе наступления трех дивизий оказалась невыполненной.

Как отмечал командир 23-й стрелковой дивизии П.Г. Кузнецов: «До начала наступления наши батальоны имели не более чем по сотне человек. В результате ожесточенного боя их численность сократилась наполовину, а то и больше. Ни вторых эшелонов, ни резервов мы не имели. Артиллерия израсходовала почти все свои запасы, а больше снарядов не поступало. По этому можно судить о наших возможностях к концу первого дня наступления»[312].

Весь второй день шел бой за третью траншею. Пехота Казанского полка местами вклинилась в траншею, но полностью очистить ее так и не смогла – не хватало сил. Укрываясь за валом, противник огнем из пулеметов и автоматов срывал все атаки. Усилился и его артиллерийско-минометный огонь. Все атаки Карельского и Новгородского полков также не достигли своих целей.

Не принес успеха и третий день наступления. С 17 февраля немецкое командование начало вытягивать свои силы из демянского «котла». Поэтому удержание «рамушевского коридора» являлось для него вопросом жизни и смерти, а сопротивление оборонявших его частей было исключительно ожесточенным. Действительно, еще в начале декабря генеральный штаб вермахта просил Гитлера разрешить вывод войск с демянского плацдарма, чтобы сократить линию фронта и высвободить силы для создания резервов. Однако он не спешил дать согласие. Лишь в конце января 1943 г., когда в результате наступления советских войск резко осложнилось положение противника на других участках советско-германского фронта, начальник генерального штаба сухопутных войск К. Цейтцлер уже в более резкой форме вновь поставил этот вопрос. Обоснование его заключалось в том, что после поражения под Великими Луками удержание плацдарма уже не сулило никаких оперативных выгод. Более того, оборона истощала войска – по немецким данным, с февраля по декабрь 1942 г. вермахт потерял здесь более 90 тыс. человек.