— Ну, если кто-то стрелял в него, значит, на то была причина, — подумал Кудрин, — ведь просто так в людей не стреляют; а если Михеев не выживет, то все уйдет вместе с ним. Нет, надо взять себя в руки и думать, а что если он каким-то образом был связан с сопровождением того груза из Наро-Фоминска в начале войны?

Мысли приходили одна за другой и, через какое-то время, наступило мозговое затишье. Кудрин вытянул под столом ноги и постарался расслабиться. Стало спокойно: потерял четкие ориентиры стоящий в углу кабинета книжный шкаф, стулья куда-то расступились, а висящая на стене картинка с изображением Красной площади расплылась в красивую мозаику.

Состояние спокойствия снизошло на Евгения Сергеевича с легкой долей грусти, вызванной тупиком в решении поставленной задачи и наслоением на это дождливой переменчивой погоды.

Его мысли прервал приход Вольского.

— Евгений Сергеевич, в настоящее время еще идет операция, Михеев пока жив по сообщению из больницы, — сообщил он.

— Это радует, будем надеяться на лучшее, — проговорил Кудрин.

— Кроме того, я тут связался с городским военкоматом и принес Вам дополнительную информацию о Михееве, — сказал Вольский и положил на стол начальника листок бумаги, исписанный ровным каллиграфическим подчерком.

Кудрин разрешил своему сотруднику присесть на стул, а сам стал внимательно читать принесенную справку.

— Ага, вот оно что! — воскликнул он, — Михеев в 1941 году служил во взводе военной комендатуры и если логически рассуждать, то он теоретически мог попасть в группу, сопровождавших тот груз.

— Мог и в самом деле попасть в ту группу, ведь все остальные были на передовой, — сказал Вольский.

— Да, — задумчиво проговорил Кудрин и снова, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла.

— Опять сегодня ненастная погода, — вдруг проговорил Вольский, резко меняя тему разговора, — дождь льет как из ведра, что-то погода нынче разгневалась и выкрутасы всякие нам показывает.

— Погода шепчет, выпить надо, — с улыбкой сказал Кудрин и мысли о погоде и природе в целом расшевелились в его голове и понеслось…

— Со времен зари человечества, почтеннейший Роман Александрович, — отношение его к природе было неоднозначным. Еще в каменном веке люди пытались понять природу погодных явлений, молния и гром вгоняли в них страх. Потом наблюдением за погодными катаклизмами занялись разные колдуны и шаманы; они стали трактовать эти явления в свою пользу, извлекая даже выгоду для себя. А с развитием цивилизации, Рома, — продолжал Кудрин, — место колдунов заняли ученые, но их выводы о законах природы были весьма спорными. И какое-то время было затишье; никто ничего не писал в прессе, было даже не принято, открыто рассуждать о природных явлениях, все исследования засекречивались. А сейчас разворот — на девяносто градусов; об аномалиях природы запестрели все газеты и даже телевидение. Я вот вчера прочитал в одной газете, что в этом месяце после интенсивных дождей на Землю может упасть метеорит, способный убить все живое. Глупость конечно, как можно увязывать дожди с полетом метеорита, но пишут же такое в газетах и придумывают разные небылицы для популяризации того или иного издания.

— Что-то отвлекся я Рома, — давай по делу, — сказал строго Кудрин и внимательно посмотрел на Вольского.

— Евгений Сергеевич, — проговорил Роман, — взвод военной прокуратуры свои специфические задачи выполнял, немцы ведь к ноябрю 1941 года вплотную к Москве подошли. Я вот и думаю, а надо ли было отправлять этих людей в Наро-Фоминск из Москвы для сопровождения груза?

— В твоих словах есть резон, — задумчиво сказал Кудрин, — но если учитывать этот факт, то необходимо сказать и о суматохе, царившей в столице. Знакомые фронтовики мне об этом рассказывали, когда порой отдавались прямо противоположные команды, выполнять которых было сложно, а порой и невозможно.

— В тот период, когда Москва оказалась на волосок от гибели, — продолжал говорить Евгений Сергеевич, — а немецкие войска приближались к Наро-Фоминску, кто-то возможно и отдал приказ о выделении красноармейцев из этого подразделения для доставки и охраны груза.

А Михеев мог попасть в число сопровождавших груз, но это только предположение, важно сейчас, чтобы он остался в живых.

Кудрин попросил Романа вновь связаться с больницей и узнать состояние Михеева. Через десять минут Вольский зашел в кабинет и сказал, что операция прошла успешно и завтра можно будет с ним поговорить.

— Очень хорошо, — ответил Евгений Сергеевич, — завтра с утра и поеду.

Кочеткова в управлении не было, а дежурный сказал, что он будет сегодня очень поздно, поэтому Кудрин решил доложить ему о произошедшем с Михеевым завтра с утра.

На следующий день после оперативного совещания Евгений Сергеевич подробно доложил полковнику обо всем, что произошло накануне и, выехал в больницу, где находился Михеев.

Войдя в больницу, он вначале отправился к врачу, оперировавшему раненого.

— Ему исключительно повезло, — проговорил хирург, — одна пуля прошла на вылет через плечо и не задела жизненно важные органы. А вот другая — могла бы и убить Михеева, если бы не спасший его портсигар.

С этими словами он достал из кармана серебряный портсигар, в центре которого виднелась дырка. Открыв портсигар, врач показал на пулю, застрявшую на его тыльной стороне. Аккуратно вынув ее, он сказал: — Если мне память не изменяет, то это пуля от немецкого «Вальтера» и протянул портсигар Кудрину.

— Кстати, должен сказать, что это его не первое ранение в грудь, — продолжал врач, — следы от двух пуль я обнаружил у него на груди, причем оба в область сердца. Счастливчик какой-то!

— А сейчас можно к нему зайти? — спросил Вольский.

— Можно, только не очень долго и оденьте, пожалуйста, халат, — проговорил врач.

Одев халат он вошел в палату; в ней стояли две пустые кровати, а на третьей лежал человек накрытый одеялом и смотрел на вошедшего маленькими немигающими глазами. По всему было видно, что ему было уже лучше, но какая-то напряженность сквозила в его взгляде. Во внешности лежащего ничего не было привлекательного: темно-русые волосы, искривленный нос и выпуклый большой рот. Под одеялом можно было определить широкие плечи и мощные руки. Практически единственное, что выделяло его лицо, так это глубокий шрам, рассекавший левую щеку.

— Здравствуйте Павел Петрович, — проговорил Кудрин, — я подполковник милиции Кудрин, как Вы себя чувствуете?

— Да уже гораздо лучше, чем вчера, — ответил Михеев.

— Что с Вами произошло, кто стрелял? — спросил Евгений Сергеевич.

— Да не знаю, — тихо проговорил он, — шел вчера домой с работы и в арке увидел мужика в темной куртке и шапочке на голове. Когда я подошел ближе к нему, он выхватил пистолет и два раза стрельнул в меня. Я упал и больше ничего не помню, а стрелявшего в меня мужика раньше не видел. Да я особо и внимания на него не обратил, был занят своими мыслями.