– Шеф? – услышал он за спиной голос инспектора Лакост.

– В мой кабинет, пожалуйста.

Они вошли в его кабинет, Гамаш закрыл дверь и жестом пригласил ее сесть.

– Есть что-нибудь новое по делу Уэлле? – спросил он.

– Я еще раз поговорила с соседкой, хотела узнать, бывали ли у сестер гости. Она сказала мне то же, что и первым следователям. Никто к ним не приходил.

– Кроме нее самой, насколько я помню.

– Один раз она к ним заходила, – подтвердила Лакост. – Выпить лимонаду.

– Ей не казалось странным, что ее никогда не приглашали внутрь?

– Нет. Она сказала, что по прошествии нескольких лет привыкаешь ко всяким чудачествам. Некоторые соседи чересчур любопытные, некоторые любят вечеринки, некоторые ведут спокойную жизнь. Район старый, люди живут там десятилетиями, и сестры прожили там много лет. Ни у кого это не вызывало вопросов.

Гамаш кивнул и немного помолчал, играя с авторучкой.

– Ты должна знать, что я подаю в отставку.

– В отставку? Вы уверены?

Лакост вгляделась в его лицо, прислушалась к интонациям голоса. Неужели он серьезно?

– Я напишу прошение об отставке и подам его сегодня вечером или завтра. Оно вступит в силу немедленно по подаче. – Он выпрямился на стуле и несколько мгновений разглядывал свои руки, заметив, что дрожь исчезла. – Ты долго проработала со мной, инспектор.

– Да, сэр. Насколько я помню, вы нашли меня на мусорной свалке.

– Ты пробивалась тем, что найдешь в мусорных бачках. – Он улыбнулся.

Эти слова были не очень далеки от истины. Старший инспектор Гамаш взял ее к себе из отдела тяжких преступлений в тот день, когда она собиралась увольняться. Не потому, что не умела работать. Не потому, что напортачила. А потому, что она была другая. Коллеги застали ее на месте особо жестокого преступления, совершенного против ребенка, – она стояла, склонив голову и закрыв глаза.

Изабель Лакост совершила ошибку, сказав правду, когда ее спросили, что она там делала.

Она медитировала, посылала мысли жертве, заверяла ее в том, что та не будет забыта. С этого времени другие агенты превратили жизнь Изабель Лакост в настоящий ад. Наконец ее терпение кончилось. Она поняла: ей пора уходить.

И она была права. Она только не знала, куда ей идти.

Старший инспектор Гамаш услышал про медитацию и захотел встретиться с молодым агентом, посмешищем для всей Квебекской полиции. Когда она пришла в кабинет своего босса с рапортом об увольнении, то навстречу ей из большого кресла поднялся совсем другой человек. Она сразу же узнала его. Видела старшего инспектора Гамаша в академии и по телевизору. Читала о нем в газетах. Один раз она оказалась с ним в кабине лифта, так близко, что ощутила запах его одеколона. Аромат был такой привлекательный, такой мощный, что она почувствовала притяжение к этому человеку и чуть не вышла вместе с ним из лифта.

Когда она явилась в кабинет своего босса, старший инспектор Гамаш поднялся из кресла и слегка поклонился. Поклонился ей. В нем было что-то старомодное. Что-то нездешнее.

Он протянул руку и представился: «Арман Гамаш».

Она пожала протянутую руку, чувствуя легкое головокружение. Она не очень понимала, что происходит.

С тех пор они были вместе.

Не в буквальном смысле, а профессионально, эмоционально. Она бы пошла за ним, куда бы он ни позвал.

А сейчас он говорил ей, что подает в отставку.

Лакост не могла сказать, что это стало для нее полной неожиданностью. Напротив, она ожидала этого уже некоторое время. С тех пор как отдел начали расформировывать, а агентов – переводить в другие службы. С тех пор как атмосфера в управлении пропиталась гнилью и горечью от происходящего в полиции разложения.

– Спасибо за все, что вы сделали для меня, – сказал Гамаш, потом встал и улыбнулся. – Я отправлю вам по электронной почте копию рапорта об отставке. Вы сможете разослать его?

– Да, сэр.

– Как только получите. Пожалуйста.

– Конечно.

Она вместе с ним дошла до дверей кабинета. Он протянул ей руку, как и при первой встрече:

– Ни одного дня не проходит, чтобы я не гордился вами, инспектор Лакост.

Рукопожатие оказалось крепким. Ни следа той усталости, которую он демонстрировал другим агентам. Ни поражения, ни покорности. Гамаш был полон решимости. Он задержал ее руку и пристально посмотрел в глаза:

– Доверяйте своим чувствам. Вы меня понимаете?

Лакост кивнула.

Он открыл дверь и вышел не оглядываясь. Медленно, но без колебаний ушел из отдела, который сам же и создал, а сегодня уничтожил.

– Думаю, вам будет интересно посмотреть, сэр.

Тесье догнал старшего суперинтенданта Франкёра в лифте и приказал всем остальным выйти. Двери закрылись, и Тесье передал Франкёру лист бумаги.

Тот быстро просмотрел его.

– Когда это было записано?

– Час назад.

– И он всех отправил по домам? – Франкёр хотел возвратить бумагу Тесье, но передумал. Сложил и сунул в карман.

– Инспектор Лакост все еще там. Они, кажется, заняты делом Уэлле, но все остальные разошлись.

Франкёр смотрел прямо перед собой и видел собственное нечеткое отражение в обшарпанном и помятом металле двери.

– Он спекся, – сказал Тесье.

– Не будь дураком, – отрезал Франкёр. – Судя по файлам, которые ты снял с компьютера психотерапевта, Гамаш все еще думает, что мы его прослушиваем.

– Но ему никто не верит.

– Он сам верит, и правильно делает. Тебе не кажется, что он специально подсунул нам это? – Франкёр постучал по бумаге с распечаткой у себя кармане. – Хочет, чтобы мы знали о его планах подать в отставку.

Тесье задумался.

– Зачем?

Франкёр смотрел перед собой. На дверь. Он помнил ее новой, когда нержавеющая сталь сверкала и отражала не хуже зеркала. Он глубоко вздохнул, откинул назад голову, закрыл глаза.

Что затеял Гамаш? Что у него на уме?

Вроде бы надо радоваться, но что-то не давало Франкёру покоя. Они уже почти подошли к цели. А теперь вот это.

«Что ты задумал, Арман?»

Приходской священник встретил его с ключами от старой каменной церкви.

Давно прошли те дни, когда церкви не запирались. Те дни исчезли вместе с чашами для причастия, распятиями и всем остальным, что можно украсть или испортить. Церкви стали холодными и пустыми. Правда, не все, что с ними произошло, можно списать на вандалов.