Два дня спустя мы поймали микроавтобус и проехали на нем около пятидесяти километров, чтобы успеть на самолет до Таруданта. Асселуф старательно записывала названия всех деревень, которые повстречались на нашем пути, чтобы я потом мог нанести их на карту. В автобусе молодой человек с круглым лицом предложил нам остановиться у него дома. Асселуф подозрительно посмотрела на него.

– У тебя чисто дома? – спросила она.

– Сама увидишь, – ответил он.

– Ты моешь посуду?

– Сама увидишь, – снова ответил он.

Она уже открыла рот, чтобы продолжить допрос, но он ее опередил.

– Пожалуйста, перестань задавать вопросы. Вы хотите у меня остановиться или нет?

Когда мы наконец добрались до его дома, стоявшего в конце длинной дороги, пролегавшей между фермами и фруктовыми садами, он повернулся к Асселуф и сказал: «Теперь ты сама все видишь. Здесь очень грязно».

Асселуф вздохнула и принялась молча мыть чайные стаканы и подметать пол на кухне.

Дом оказался небольшой бетонной коробкой. Планировка тоже была незамысловатой. Две из четырех комнат предназначались для людей: кухня с земляным полом и скамейками, сделанными из шлакобетонных блоков и деревянных досок; и спальня, в которой стояли покрытые одеялами деревянные поддоны. В остальных двух комнатах содержалась дойная корова. В этом маленьком, захламленном пространстве жили четыре двоюродных брата. Трое старших – двадцати трех, девятнадцати и семнадцати лет, – работали на соседних арбузных и апельсиновых фермах. Самый младший из них, которому было всего двенадцать лет, работал пастухом.

Чтобы осветить комнату, один из мальчиков зажег большую, причудливо изогнутую пропановую лампу, которая походила на какое-то оборудование из химической лаборатории. Мы уселись на полу в спальне, и вскоре Асселуф подала на ужин тушеную в тажине баранину. Мальчики, привыкшие к простой холостяцкой пище вроде чечевицы и риса, жадно поедали тушеное мясо и макали в блюдо лепешки. Поначалу они очень стеснялись, особенно младший, который прятался за спинами братьев и подозрительно поглядывал на нас. Вскоре, однако, Асселуф вошла в роль Вэнди, попавшей в гости к Потерянным Мальчикам: она учила их фразам на арабском и французском языках и подначивала их за беспорядок. К концу вечера они уже умоляли ее переехать к ним жить.

После ужина старший из ребят, Абдул Вахид, предложил мне сыграть партию в шашки. Шахматная доска представляла собой кусок фанеры с нарисованными от руки клетками. Вместо фишек-шашек мы использовали собранные во дворе камешки. Шашки – очень старая игра. В шумерском городе-государстве Ур была найдена шахматная доска, которой насчитывается около трех тысяч лет. Впрочем, современные шашки появились во Франции, из которой они скорее всего и попали к берберам. Французские правила, по которым играл Абдул Вахид, немного отличались от правил, на которых я вырос (например, «дамка» может перемещаться по диагонали доски, как слон в шахматах).

Когда мы закончили партию, мальчишки начали играть с камерой Латифы. Двое младших мальчиков по очереди позировали в моих очках и делали вид, что читают мой экземпляр книги «В ожидании варваров». Затем Абдул Вахид начал позировать с моим айфоном. Сначала я подумал, что они надо мной подшучивают, но, когда ребята собрались вокруг камеры, чтобы просмотреть фотографии, я понял, что это была своего рода игра. Они воображали себя в другой жизни.

«Настоящее путешествие, – писала Робин Дэвид-сон, – это когда ты видишь мир хотя бы на мгновение чужими глазами». Однако я обнаружил, что этот процесс работает в обоих направлениях: путешествие – это не только акт обретения новой перспективы, но и опыт пребывания в качестве объекта наблюдения. Тогда меня снова охватило хорошо знакомое чувство unheimlich, только на этот раз в окружении добрых, любопытных лиц, оно было более теплым и глубоким. Границы начали растворяться.

С наступлением ночи мы убрали посуду и легли спать вместе с Хамму и Асселуф на деревянные поддоны в гостиной. Потерянные Мальчики спали на кухне на синих пластиковых мешках с зерном. На заднем плане тихонько играло радио.

* * *

Утром мы отправились в Тарудант. Впереди нас ждала зажатая между двумя горными хребтами долина Сус. Мы миновали арбузные фермы, цитрусовые сады, пшеничные поля и рощи аргановых деревьев. Ветер разносил по всей округе поднимавшийся от земли жар; казалось, мы идем по дну раскаленного тажина. В какой-то момент за нами погнались три тощие злобные собаки, которых нам пришлось отгонять камнями. Когда мы спросили их владельца, почему он сам не остановил своих собак, он улыбнулся и ответил, что мы не должны ходить по его земле, если не хотим, чтобы на нас нападали.

В горах к северу от Таруданта я надеялся найти вершину, которая могла бы стать конечной точкой тропы – этакой марокканской горой Катадин. Однако к тому времени мы уже начали сильно выбиваться из графика, и Хамму, не сказав ни слова ни мне, ни Асселуф, решил изменить маршрут, чтобы наверстать упущенное. Только к полудню я сообразил, что мы идем не окольными тропами в сторону гор, как я изначально предполагал, а сильно срезаем путь и двигаемся по ровным фермерским землям прямо в направлении Таруданта. Я повернулся к Асселуф и спросил ее, что происходит. Она задала тот же вопрос Хамму, и он ответил, что выбрал самый короткий маршрут, потому что так будет быстрее и вообще «ближе к современным вещам».

Менять маршрут было уже слишком поздно; мы при всем желании не успели бы добраться до гор и затем вовремя вернуться в Тарудант. Я был раздосадован, но не удивлен, поскольку все предпринятые ранее попытки Асселуф объяснить Хамму цель моей поездки так и не увенчались успехом. Он, казалось, не понимал, зачем вообще кто-то по собственной воле идет в горы. Во время похода он часто заводил нас в не самые живописные места только для того, чтобы срезать путь и сэкономить немного времени, а однажды он даже умудрился завести нас в овраг, заваленный использованными подгузниками. И вот теперь, в последний раз срезав путь, он отрезал последний, самый важный отрезок тропы.

На следующий день я улетел домой. Хотя я сделал довольно много для того, чтобы дать членам Совета Международной Аппалачской тропы полное представление о том, как может выглядеть тропа, рекомендовать конкретный маршрут я не мог. Мы с Асселуф обсудили все возможные варианты и пришли к выводу, что она должна завершить это задание самостоятельно. Оглядываясь назад, я понимаю, что это было единственно верное решение. Это была ее земля и ее история.

Несколько недель спустя Асселуф написала, что вернулась в Высокий Атлас. Там она ходила по дубовым лесам, ночевала под одной крышей с козами и в конце концов добралась до высокогорной деревушки Имулас, от которой было рукой подать до высоких сдвоенных вершин Джбел Тинергвет и Джбел Авлим. Строго говоря, ни одна из них не имеет отношения к геологии Аппалачей, но судя по фотографиям они удивительно похожи на гору Катадин, что совершенно неожиданно делает еще более логичным их выбор в качестве финальной точки этой странной, загадочной и эпичной тропы.

* * *