Марина атаковала. Поначалу я долбал её ценными указаниями, под конец же убегал от неё с её встречными вопросами и уточнениями. Одно понял, сахару в этом мире быть, пусть он и будет называться красиво, „карамель“. Ах да, Марина сильно ругалась, когда я сказал, что весь брак и некондицию нужно отдавать Анабель. Можно даже не до конца выпаривать, оставлять густой, но сироп. Горькое если варево получится, или там ещё какая некондиция. А если нет некондиции — отдавать кондицию, с потока. Как она на последнюю указку злилась! Солиды и лунарии в её прекрасной головке уже были посчитаны, а тут я её на ровном месте разоряю, лишаю обещанного процента. Да ещё куда отдавать — на какие-то зелья какой-то ведьме! Только когда за волосы схватил и грубо так в столешницу лбом упёр, сказав, что она напрасно на меня бузит, я не её Адольфо, прониклась и взяла под козырёк. Со мной теперь будет шёлковая. Ну почему бабьё с первого раза не понимает, обязательно нужно по-плохому? Анабель, думаю, без меня тоже палки в колёса вставлять будет, но слава богу бабушка таких, как она, пачками щёлкает, должна справиться.

От Адольфо я тоже вчера бегал. Да что там бегал, прятался! Задолбал. Нет, понимаю, он доставал только важными делами. Но я, блин, завтра на войну еду, мог проникнуться и сам решить не самые важные вопросы. Канцлер он или поссать выбежал?

А вот Прокопий за мной не бегал. Тупо подкараулил в укромном месте и сходу вывалил проблемы, как дерьмо из ушата. И убежать я не мог — на самом деле всё важное. Где взять людей для увеличения производства извести? Где взять провиант дополнительный для них и для дополнительных возниц? Ибо новый урожай ещё растёт, ещё на полях, а старый продан. Остались стратегические запасы у старост на случай войны, на случай прохода дружины, но только они. И кладовые замка ещё, неприкосновенный запас, который уже распечатали каторжан кормить. Из каких средств платить возницам, когда начнут прибывать первые корабли с углём, дровами и свеклой в Аквилею? Где взять каменотёсов для виа и как именно и где именно их обустраивать, если учесть, что Феррейрос, ближайший к Холмам и каменоломням населённый пункт, не мой город, а королевский?

Мать его, я выл! Башка сама срывалась с плеч и летела в космос. А потом ещё и Адольфо нашёл нас и завалил дипломатической перепиской с Меридой, Бетисом, Аквилеей и кучей иных важных вопросов. Отдушиной стало то, что пришло письмо, что мастер Соломон вдрызг рассорился со своей гильдией и просит разрешения на поселение в Пуэбло для себя и ещё троих коллег-мастеров, кому в Аквилее „дышать тяжело“. Нет-нет, не в Замке Пуэбло, а в ГОРОДЕ Пуэбло. А ещё нашёл для нас с десяток толковых подмастерьев разного профиля, они хоть завтра готовы нанять обозы и приехать, ждут моего одобрямса, так как напрямую меня не знают и боятся обращаться.

Короче, спать лёг я капец поздно…

…Но оно того стоило. Ибо вчера, наконец, после всего пережитого, я помирился с Астрид.

Нет, пергамент, я наверное неверно написал; не „я помирился с Астрид“, а „ЙА, мать его, помирился с Астрид!“ Я сделал это! Я — в смысле Рома!!!

Разговор вышел очень тяжёлым. Потом она плакала. Потом сказала, что простила. Сказала, что понимает, что я не убивал её брата, у неё нет претензий. И то, как я стараюсь вытащить графство из жо… Из трясины — её покорило. Чужой человек, а ТАК впрягается, изыскивает ходы и крутится, как уж на сковородке…

Потом мы спали. В смысле я её спал. Хотя иногда и она была сверху. Часто делала это с закрытыми глазами.

— Чтобы лица не видеть, — пояснила она на мой вопросительный взгляд. — Это лицо — моего брата. Но ты — не он. Ты… Другой.

Угу, я, оказывается, чуткий. В отличие от чурбака Рикардо. Нежный. Заботливый. Никто никогда о ней так не заботился, как я-Рома. И верно, я ж её на руках готов носить. Женщина-мечта как-никак.

— Рома, у нас нет будущего, — сказала она, когда мы лежали без сил. — Как бы то ни было, для всех ты — мой брат. И мы не сможем изменить этого.

Я лежал и молчал. А что можно сказать в ответ? Что тут придумаешь?

— Мне так жаль, что он оказался слабым. — Она не заплакала, но предательская слеза всё же покатилась из её прекрасных глаз. — Настолько слабым, что боги… Или бог… Что они убили его, поставив вместо него тебя.

Помолчала. Слабый. А слабакам тут не место. Это суровый рыцарский мир, слабаки тут не выживают. Потому она и приняла смерть брата так спокойно. Я б на её месте хандрил бы и дольше, и сильнее, и вообще меня бы совсем иначе накрыло.

— Можно, когда ты уедешь… Ну, чтобы не смущать тебя — при тебе не могу. Можно я надену чёрное и оплакаю его? Закажу упокойные молитвы? Мне это нужно, Рома. Он был моим единственным братом. Я осталась СОВСЕМ одна в этом мире.

— Рикардо жив, Рыжик, — потрепал я её чёлку. — Он вот тут. — Прикоснулся пальцем к своему виску. — Я знаю ВСЁ, что знал он. Я помню ВСЁ, что видел он. Да, я веду, я доминирую, думаю своими мозгами. Но я такой же вспыльчивый, и мне нравится всё, что нравилось ему.

Вздохнул.

— Нет, Рыжик, никаких траурных месс, никаких чёрных вуалей. Он во мне, и заупокойная по нему… Плохая примета. Как бы мы с ним на этой грёбанной войне на самом деле не отправились в ад. Вместе.

— Поняла, не буду, — нахмурилась она, её мордашку перекосило. Со смертью рыцари не шутят, смерть не понимает шутников. Не стоит её кликать, и она пройдёт мимо. Прописные воинские истины.

Потом мы снова любили друг друга. И любить её от собственного имени, когда она в пылу страсти называет тебя „Ромой“… Это фантастика!

— Ты должна быть в замке и следить за моими начинаниями, — продолжил я ночь, понимая, что отосплюсь как-нибудь потом. В седле не получится, но может следующей ночью? — Без должного пригляда мастера или обленятся, или перессорятся и не станут помогать друг другу. Или им в творческие головы какая-нибудь идиотская мысль придёт. В общем, глаз да глаз нужен. И кроме тебя мне оставить некого.

— А эльфолюб мой как же? — криво усмехнулась она, ибо задавала ответ, а не вопрос.

— Не сможешь решить — скажи Вермунду, — отмахнулся я. — У него в замке преторианский десяток… Или как блин они теперь называются? И стража каторжан. И пехтура замковая. В общем, смело на них рассчитывай, я всех предупредил. Пусть к эльфам едет твой ненаглядный, они его оприходуют, если чешется. А повод остаться, если всё же уступит, будьте добры, но придумайте самый благовидный — дипломатических осложнений мне только не хватало.

— Мне… — Она провела теперь уже мне по чёлке. — Сколько ты тут, пара месяцев? А уже „мне“, „моё графство“, „у меня“…

— Ричи жив, Лисёнок, — тяжело вздохнул я и перевернулся, глядя в потолок. — Да и я… У меня больше ничего нет. И это, действительно, МОЁ. Мой дом — моя крепость. И за свою крепость — всех порву!

Потом я рассказывал ей про свой мир. Про самодвижущиеся повозки без лошадей. Про летающих механических железных птиц. Про автомат Калашникова. Про пулемёты, как они косят людей.

— Нет, не смогу, — покачал головой на вопрос, смогу ли создать такое же здесь. — Я больше скажу, даже конструктор таких машин не сделает этого. Технология металлообработки и стоимость железа не даст. Вон, видела какие Тихон шестерни притащил?