за углом. Он поставил «поляну» во множественное число и назвал песню «Strawberry Fields Forever»[86].

Фильм создается медленно и постепенно. Каждый день нужно очень долго ждать. Неудивительно, что задолго до конца съемок Джон решил: нет, не мое. Дик Лестер как-то спросил его, почему он сам себе не рад, и он ответил, как обычно, грубо: «Но это ведь глупо. Ну правда, разве это не скука смертная?»

Фильм «Как я выиграл войну» не оказался успешным ни с точки зрения критиков, ни коммерчески. Но был один аспект, за который Джон будет всегда благодарен — маленькие круглые очки, которые он носил в роли мушкетера Грипвида. К тому времени он уже три года пользовался контактными линзами, но это не всегда спасало, ведь у него была привычка в последний момент забывать линзы в гримерке, и тогда приходилось выходить на сцену без них. «Вы вообще можете себе это представить? Слышать весь этот грохот, играть, петь и ни черта не видеть? Это страшно», — говорил он.

Но теперь, когда его гастрольные дни кончились и начались новые, без всяких туров, он больше не гнался за красивым обликом. Пусть этим Маккартни и Харрисон занимаются. А он лучше будет походить на книжного червя и интеллектуала. И ему нравилась их форма, эта простая проволочная оправа. Такие очки ему шли, и Леннон с удовольствием носил их всю оставшуюся жизнь. Вот так из занятного, хоть и провального, фильма родилась новая мода на бабушкины очки.

Джон никогда не сможет точно назвать момент, когда впервые услышал или прочел имя Йоко Оно. Может, на открытке, отправленной ему из галереи «Индика» Джоном Данбаром? Или Данбар позвонил ему и сказал: эй, у нас тут авангардная японка, художница из Нью-Йорка, зовут Йоко Оно, «такое творит в мешках»… и Джон подумал, что это звучит эротично? Или Леннон просто заскочил в «Индику», которая была рядом с ночным клубом Scotch of St. James, и думал, а не развлечься ли ему с Данбаром, приняв немного кислоты — а вместо этого столкнулся с Йоко?

Джон тогда только вернулся из Испании, воспоминания были смутными. Он только помнил, что в «Индике», куда Лес Энтони привез его вместе с приятелем, Терри Дораном, он рассматривал экспонаты и цены и думал: блин, да что за развод? «Сто фунтов за мешок с гвоздями? Это прикол такой? — смеялся он. — Почем это яблоко? Двести фунтов? Ха!»

С такими мыслями он спустился вниз, в подвал, уверенный, что Данбар попытается что-нибудь ему всучить. «Думает, поди: «Битл-миллионер, ты все пришел скупить»», — усмехался он про себя.

И тут Данбар познакомил его с миниатюрной японкой, одетой в черное. Черный свитер. Черные брюки. Длинные черные волосы, будто занавес, скрывали лицо. Это была сама художница, занятая подготовкой своей выставки, которая открывалась на следующий день, — «Незавершенные картины и объекты Йоко Оно». В Лондон она приехала с мужем и дочерью Кёко, на симпозиум «Разрушение в искусстве», и воспользовалась возможностью представить публике собственные работы. А если дело касалось широкой огласки, немногие смогли бы сравниться с Йоко в целеустремленности.

Джону сперва все казалось очень глупым. Но глупость ему нравилась, и он решил подыграть. «Нет, в мешок я не попал. Я ждал, что будет оргия, но мы просто встретились. Все было тихо, — часто вспоминал он. — А как бы там ни было, я искал, на что сердце отзовется, и увидел эту штуку под названием «Вгони гвоздь». То была доска, на ней висела цепь с молотком, а внизу была куча гвоздей, и я спросил: «И можно мне вогнать в нее гвоздь?» А она такая: «Нет». И ушла».

По словам Йоко, она не узнала Джона. Это возможно, хотя есть мнение, что именно она убеждала Данбара пригласить битла. Как бы там ни было, Данбар рассказал ей, кто такой Джон, и она вернулась и попросила пять шиллингов. Джон ответил, что у него нет пяти шиллингов, потому что он никогда не брал с собой наличные, но затем сказал: «А если я вам понарошку дам пять шиллингов и вгоню понарошечный гвоздь? Так нормально?»

Йоко согласилась: нормально.

Потом Джона привлекла стремянка, ведущая к потолку, где висело увеличительное стекло. «Я поднялся по лестнице и посмотрел в лупу на маленькую-маленькую надпись на потолке, и там было написано «Да», — рассказывал он. — В то время вся авангардная хрень была пронизана негативом… «расхерачь молотком пианино» и все такое… Но «Да» — тут был другой посыл. Позитивный».

Если бы кто-то писал эту первую встречу Джона и Йоко как сценарий фильма, то актеры, скорее всего, вели бы долгий взаимный флирт, и это бы стало прелюдией к чему-то большему. Это стало прелюдией к намного большему, но продолжения истории пришлось ждать год с лихвой. А тогда Джон просто покинул галерею. На официальное открытие выставки он не пришел, а в следующий раз они с Йоко увиделись на вернисаже Класа Олденбурга, но не общались.

Он не знал, что встретил женщину, которая изменит всю его жизнь. Он вообще ничего не знал о ней, кроме истории о том, как она снимала короткометражку «Bottoms (Film № 4)»[87], разместив в театральной газете The Stage объявление: «Требуются интеллигентно выглядящие задницы», — а затем сняла 365 таких задниц. Но ее шутовство и идея фильма ему понравились, и, когда она позже связалась с ним и попросила оригинальные ноты, он отправил ей текст песни Beatles «The Word»[88]. Сперва она обратилась с просьбой к Полу, но тот ей отказал.

Так Йоко ворвалась на орбиту Beatles. Она всегда утверждала, что это вышло случайно, и Джон всегда галантно с ней соглашался. Однако ее недоброжелатели, каковых и по сей день немало, указывали на коварный заговор, — она явно пыталась привлечь к себе внимание. Можно сказать, что, подобно Джону, у Йоко всегда была непоколебимая вера в себя и свое искусство, а еще железная воля. И в 1966 году малоизвестная художница-авангардистка, желавшая сделать себе имя в новой стране, не могла бы найти способа лучше, чем общение с Beatles и особенно с Джоном Ленноном: каждый его поступок попадал в печать, а еще он был баснословно богат и мог стать очень важным покровителем.

Однажды утром, спустя несколько недель после встречи в «Индике», Йоко без всякой договоренности прибыла в офис Beatles в Мейфэре — по-видимому, узнав адрес у Джона Данбара, — чтобы поговорить с Джоном. Ей отказали, но она успела поболтать с Нилом Эспиноллом и Ринго: объясняла барабанщику, что ей нужна