— Здорово, — обрадованно сказал Седов. — Прекрасный танк с форсированным двигателем. На вашем танке, товарищ комбат, мы от Прохоровки прямиком к Гитлеру в Берлин въедем на рюмку крепкого русского чаю!

Комбат ушел, а вся честная компания расположилась в землянке. Только Тимофеев остался стоять, окидывая практичным взглядом углы.

Седов утянул Варю к себе на нары, усадил рядом с собой как дорогую гостью и угостил трофейным шоколадом. Весь его вид излучал неизвестно откуда взявшуюся галантность кавалергарда.

Однако буквально в следующий миг в озорных глазах Федора вдруг снова мелькнул страстный огонек.

— Говорят, что от этого шоколада звереют. Ешь, Варюха, тебе не грозит. Ты девочка правильная!

Варя, неотрывно глядя на Шилова, словно провоцируя его на что-то, медленно взяла в рот темный квадратный кусочек. В этот момент Тимофеев сделал шаг в глубь землянки, снял с плеча охотничий дробовик и любовно пристроил его в угол.

— На уток?

Тимофеев резко обернулся на язвительную реплику Седова, выпрямился и сильно ударился головой о бревенчатый настил.

— Ах, ты, шельма! Низковато здесь у вас. Зато теплее! Отцовский. Белке в глаз, как говорится. Башенный пулемет тоже знаю!

— Понятно, а как тебя звать-величать, мил человек?

— Три Тэ, товарищ сержант.

— Чего?.. Какой еще ТТ?

— Не ТТ, а Три Тэ. Тимофей Тимофеевич Тимофеев!

— Ах, вон оно что!

Тимофеев вдруг опустился на корточки перед Лаской, которая, повизгивая, терлась о его ноги, обхватил ее черную морду своими широкими, как лопаты, ладонями и мощно поцеловал прямо во влажный шершавый черный нос. Удивительно, но Ласка не сопротивлялась, словно с самого рождения нетерпеливо ждала, когда же ее наконец так расцелуют.

Тимофеев расплылся в улыбке.

— Всю жизнь о такой овчарке мечтал!

Ласка вдруг вырвалась из рук Тимофеева и пулей кокетливо выскочила из землянки. Тимофеев поднялся на ноги и снова сильно ударился затылком о настил.

— Правильно, что хвостатая девочка от тебя убежала, — сказал Седов. — На чужой каравай, Тимоха, рот не разевай!

Тимофеев, морщась от боли, потер затылок и вдруг заметил в дальнем пыльном углу шестиструнную гитару. Он шагнул к гитаре и бережно взял ее в руки.

— Товарищ сержант, ваша?

— Нет, рядовой Три Тэ, не моя. Здесь валялась, когда нас заселили. Одна струна оборвана. Сыграй!

Тимофеев сел на ящики и начал бренчать нечто такое, что вряд ли можно было назвать мелодией. Седов недовольно дернул плечом, но сквозь какофонию вдруг прорезался какой-то ритм, и Тимофеев запел неожиданно тонким озорным бабьим голосом:

— Проводила я миленка, он ушел фашистов бить, на прощанье обещала одного его любить!..

Седов одним ловким движением вдруг вырвал гитару из рук Тимофеева. Его губы тронула саркастическая улыбка.

— Дай сюда, это тебе не балалайка!

Седов вдруг мастерски взял пронзительный аккорд. Гитара как будто мигом преобразилась, даже пыль со струн и корпуса куда-то сразу испарилась.

Сержант, органично согнувшись под настилом и перебирая ногами на месте, словно в отчаянной попытке сдвинуть землю назад, запел голосом веселого заводилы:

— Тимка, помнишь траншею, когда взвод отступал, в грязной жиже по шею ты меня прикрывал…

Седов, продолжая перебирать ногами и аккомпанируя сам себе, пустился в лихой пляс. Варя захлопала в ладоши в такт танцу.

Седов мгновенно вошел в раж, выделывая ногами замысловатые кренделя. Каблуки его сапог часто-часто застучали по утрамбованному земляному полу. Тимофеев и Варя от души расхохотались.

Шилов вдруг хмуро протянул руку.

— Сержант, дай-ка, теперь я спою!

— Ты поешь? Не знал. Ладно, давай, спой, лейтенант.

Седов нехотя отдал гитару. Он снова уселся рядом с Варей и, как родную, тепло обнял ее за плечи.

Шилов сел на ящики и громко и грозно запел неплохо поставленным баритоном:

— Ревет монстр, снова дышит ядом, забыл про горечь Сталинграда?.. Теперь безумно полагает, что танки «тигр» всех обломают!

Шилов вдруг резко умолк. Глаза потемнели, а по лицу пробежала странная серая тень. Варя высвободилась из настойчивых объятий Седова.

Подавшись вперед, она с тревогой вгляделась в лицо Михаила.

— Миша, что с тобой?

— Ничего! Так. Все нормально!

— Эх, ребята, в последний раз вот так, может быть, сидим!

— Не каркай, сержант!

— Да чего там, лейтенант! Я ничего не боюсь. Как сладкий сок, я жизнь хлебаю, о том, что будет, не гадаю! Понял? В отличие от некоторых. Сейчас спиртику жахнем! Что медицина скажет, а, Варюха? Для дезинфекции, да и вообще.

— Медицина много чего вам может рассказать.

Шилов вдруг решительно отставил гитару. Седов посмотрел на лейтенанта с явным неудовольствием. Шилов грозно посмотрел в ответ.

— Чего волком глядишь, сержант? Погулять не даю? В Берлине гулять будем!

— В Берлине само собой, лейтенант. Фашистские бродяги надолго запомнят русский хоровод!

— А сейчас спать. Отбой!

— Никогда в бою не был, — вдруг просто и проникновенно сказал Тимофеев.

Седов фыркнул и снова попытался обнять Варю. Она отстранилась, но он не отставал.

Для отвода глаз сержант с милой улыбкой посмотрел на обескураженного Тимофеева.

— Бывает, Тимоха!

Варя вдруг вырвалась из горячих объятий сержанта, решительно поднялась, одернула сбившуюся юбку и вдруг с усмешкой посмотрела на Седова.

— Чего вы со мной обнимаетесь, товарищ сержант? Вас командир медицинского взвода Оля Ёлова ждет. Прошлая ночь была бурной, не правда ли?

Лицо Седова мгновенно налилось бурой краской. Он, кажется, сильно смутился, что вообще-то для него было совершенно нетипично.

Так краснеет нагловатый мальчуган, когда кто-то ненароком узнает причину, по которой он смеет вести себя так нагло.

— Ты чего, Варюха?

— Бросьте! Вначале был вам от нее от ворот поворот, но теперь все иначе. Любовник ее высокопоставленный со связисткой в своем штабе фронта спутался. Статная, глазастая, губастая, грудь такая, что она ею «тигр» запросто может таранить. Вера Синицына, знаете?..

— Да?.. А ты откуда знаешь, Варюха?

— Водитель любовника Лешка Чадов, дурачок, склянку спирта от Ёловой заработал, под большим секретом ей рассказал, а я все слышала. Так что куйте железо, пока горячо!