Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Переговоры на встрече в Кущевке вращались по большей части вокруг двух альтернативных стратегических планов ближайших военных операций. Генерал Драгомиров представил план Добровольческой армии. Его первая фаза предусматривала полное подавление всех очагов красного сопротивления в Кубанской области, в северных предгорьях Кавказа и в соседней неказачьей Ставропольской губернии (карты А и Д), заселенной в основном русскими крестьянами. Только после этого, полностью обезопасив собственный тыл, Добровольческая армия соглашалась выделить часть собственных войск или части кубанских казаков, находившиеся под ее стратегическим командованием, для отправки на север, в Донскую область. Затем все белые силы юго-востока России, включая и донских казаков, под верховным командованием генерала Деникина должны были сосредоточиться на изгнании большевиков с Украины на западе и со временем соединиться с французами, которые несколькими днями раньше – 4/17 декабря 1918 г. – высадили в Одессе две дивизии собственных войск.
Генерал Краснов с этим не согласился. Теперь, когда его левый фланг с уходом немцев с Украины оказался открытым, Донская казачья армия не сможет одна продержаться до того момента, когда силы Деникина закончат чистить свой тыл. Кроме того, он не может подчинить свои войска генералу Деникину – даже стратегически – до тех пор, пока войска Добровольческой армии не будут действительно сражаться бок о бок с донскими казаками. В общем, ему срочно нужна помощь, иначе значительную часть Области войска Донского придется оставить красным, которые разорят там все казачьи селения. Что же касается дальнейших операций, то генерал Краснов считает, что удар в западном направлении, на Украину, был бы ошибкой, так как пробольшевистские настроения там очень сильны. Вместо этого он предложил удар в северном направлении, вдоль Волги[82]. Там предполагалось соединиться с Сибирской белой армией адмирала Колчака и образовать с ней единый фронт – а затем двинуться вместе с ней на запад, на Москву, и таким образом сразу же нанести удар в центр, а уж потом беспокоиться о провинциях.
Лично генерал Пуль высказался в пользу плана генерала Краснова. Однако, поскольку его задачей было обеспечить военное подчинение последнего генералу Деникину – в чем он, собственно, и преуспел, – то в жизнь, естественно, был претворен стратегический план Деникина. Он потерпел неудачу.
Во-первых, как Краснов и предсказывал, Донское казачье войско было сильно ослаблено теми невосполнимыми потерями, что понес Дон при попытке в одиночку отразить удар красных с севера; во-вторых, высадка французов в Одессе оказалась совершенно неудачной; наконец, что не менее важно, пока силы Добровольческой армии Деникина изгоняли красных с Украины (а этот процесс был завершен в конце 1919 г.), Красная армия успела разбить Колчака сначала на Волге, а затем на Урале и в Сибири. Поэтому позже она смогла сконцентрировать все свои силы против Деникина и раздавить его.
Как обернулось бы дело, если бы был принят стратегический план генерала Краснова? Никто не может сказать наверняка, но тогда казалось, да и сейчас мне кажется, что план этот был гораздо разумнее того, который воплощен в жизнь.
После встречи в Кущевке французы и англичане еще усилили давление на генерала Краснова; любыми средствами они пытались заставить его подчинить свои войска генералу Деникину. В конце концов 26 декабря 1918 г. ⁄ 9 января 1919 г. на личной встрече генералов Деникина и Краснова на железнодорожной станции Торговая было достигнуто компромиссное соглашение, по которому Донская армия признала верховное командование Деникина, но только в вопросах стратегического планирования.
Показательно, что всего через два дня после этого британский генерал Пуль начал свой первый официальный визит на Дон и 28 декабря 1918 г. ⁄ 11 января 1919 г. прибыл в Новочеркасск. С ним приехали подполковник Кейс и несколько младших офицеров британской армии, а также капитан Фуке, глава французской миссии, и лейтенант французской армии Эрлиш, выросший в Москве и безупречно говоривший по-русски. Все гости были одеты в форму своих армий. Шотландский килт одного лейтенанта из горцев произвел среди местных мальчишек настоящий фурор; стоило ему появиться на улице, вокруг него тут же собиралась целая толпа.
Для иностранных гостей в атаманском дворце был устроен официальный прием и обед, и мне опять пришлось переводить. В моей памяти от дня, который англо-французская миссия провела в Новочеркасске, сохранился один эпизод. Во время посещения музея Донского войска генерал Пуль обратил внимание на две старинные пушки с британскими львами на стволах, установленные по обе стороны от входа в музей, и поинтересовался, откуда они взялись. «С британской канонерки «Джаспер», – ответил атаман. «Кто же захватил их?» – «Мой дед», – ответил Краснов с оттенком законной гордости[83]. Пуль только пробормотал что-то неразборчивое и прошел в здание.
Миссия провела день в Новочеркасске и отправилась на атаманском поезде инспектировать фронтовые части. Краснов лично сопровождал их и взял меня с собой в качестве переводчика.
Я с удивлением понял, что отношения между союзниками – офицерами британской и французской миссий – были довольно напряженными. Так, во время первой совместной трапезы в нашем салон-вагоне атаман встал во главе стола и предложил генералу Пулю занять место справа от него, подполковнику Кейсу – слева, а капитану Фуке занять второе место от него по правую руку. Однако французский капитан, очевидно, считал, что здесь важнее не его воинское звание, а его статус как главы французской миссии; он чуть ли не силой оттолкнул Кейса и занял место слева от атамана. Как бы ни обстояло дело с точки зрения формального протокола, поступок Фуке произвел на всех присутствующих очень неприятное впечатление.
На нашем «лейтенантском» конце стола не было недостатка в крепком старом хиосском вине из Греции, которого в подвалах атаманского дворца обнаружился немалый запас. Через некоторое время языки развязались. Оказалось, что лейтенант французской армии Эрлиш в будущем мечтает стать членом французского парламента. Прекрасный оратор, он произнес перед нами длинную речь; говорил Эрлиш по-русски, но при этом постоянно украшал свою речь всевозможными галльскими ораторскими приемами и жестами, характерными скорее для опытного политика. Молодым британским офицерам это не слишком понравилось. Через некоторое