Наступила неловкая тишина. Словно объявление, сделанное в этих стенах, было чем-то бестактным и неуместным. Во всяком случае, слишком прямолинейным.

— Что ж, — доктор улыбнулся тонко, — любое решение — не без греха.

— А знаете, — хозяин вступил почти торопливо, — есть такая легенда, средневековая. Прежде чем бог успел вдохнуть в человека душу, дьявол подкрался и оплевал тело. Богу пришлось выворачивать наизнанку…

— Наизнанку? Это что ж, как перчатку?.. — доктор Строматовский поднял брови и снова повел пальцами, будто расправил воображаемый раструб.

— Однако внутри так и остались дьявольские харчки, — хозяин закончил неожиданно смачно.

Павел рассмеялся:

— Хороши же мы были, так сказать, до выверта! Не знаю, как для вас, но для меня это приоткрывает некоторые детали первоначального Божьего замысла!

— Всегда подозревал вас в самом вульгарном, прямо скажем, патологоанатомическом материализме, — хозяин подхватил шутку.

«Переигрывают», — подумал Орест.

— Должен, однако, предупредить, — он старался держаться официально. — Может статься, задача, поставленная вами, не имеет решения. Во всяком случае, я не могу гарантировать… — Даже теперь, предупреждая их о своей возможной неудаче, Орест Георгиевич чувствовал воодушевление, похожее на тревожное любопытство. Он поймал себя на том, что хочет уйти отсюда немедленно. Уйти, чтобы вернуться к этой работе, к своему письменному столу.

— Справишься, — Павел подошел и встал рядом. — Кому, как не тебе…

— Вне всяких сомнений. Но при одном условии, — Строматовский обращался к Павлу, — если ваш друг научится себя обуздывать. Ум, лишенный уравновешенности, изучает тупики или, если хотите, мостит болотные топи… — доктор обернулся и указал на карту, висевшую на стене. Войдя, Орест Георгиевич ее не заметил. — Вот вам пример большого, но неуравновешенного ума: всё, что было задумано, зашло в тупик. Если не принять мер, этот город и вовсе опустеет.

Над картой вилась рисованная лента. В согласии со старинной каллиграфией на ней было выведено: ГОРОДЪ ПИТЕРБУРХЪ — золотом по черному фону.

Доктор подошел и коснулся пальцем, словно поправил ленту кладбищенского венка.

— Может быть, водки, чистейшей? Раз уж источник тепла демонтирован… — хозяин подошел к двери и, выглянув, махнул рукой. — На днях доставили, прямо из Финляндии.

Молодой человек — про себя Орест называл его Прямоволосым — вошел с подносом, на котором, играя гранями, стоял высокий графин. Его окружали серебряные стопки — маленькие, чуть больше наперстка.

— Замечательно, — Павел пригубил и облизнул губы, как от сладкого. — Кстати, если ваши худшие пророчества сбудутся, — он поклонился доктору, — такую водку мы будем пить значительно чаще.

— Это не очень хорошая шутка, — доктор поморщился.

— Отчего же? — Павел Александрович выпил и отставил рюмку.

Оресту показалось: теперь, когда он согласился с ними сотрудничать, Павел почувствовал себя увереннее, словно выполнил трудное задание.

— Опустевшие города всегда кто-нибудь занимает, — Павел Александрович оглянулся и посмотрел на кладбищенскую ленту. — В нашем случае выбор невелик: либо европейцы, либо китайцы. Предпочитаете азиатских варваров?

— Сему городу быть пусту? — Орест приблизился к карте. — Ты имеешь в виду легендарное пророчество?

— На мой вкус, — Павел поморщился. — Пророчества — это слишком романтично, хотя… Нет, в первую очередь, эмиграцию. При известных условиях процесс может стать необратимым. И тогда…

— Не понимаю, — неожиданно для себя Орест заволновался. — Что — новое Великое переселение? Но теперь не Средневековье. Существуют государственные границы… Не думаешь же ты?.. — он не решился продолжить.

— Нет, этого я не думаю, — Павел улыбнулся тонко. — При нашей жизни, во всяком случае.

— Положим, какой-то процент уедет…

— Да, большинство останется, — хозяин кивнул, соглашаясь. — Но это не имеет значения. Наша история никогда не писалась большинством.

— Вот именно, вот именно, — в глазах ангельского доктора зажглась твердая решимость. — Пускай ничтожным, но осмысленным меньшинством. Здесь я и вижу залог нашего успеха.

Странные слова забрезжила в Орестовой голове: здесь и сейчас, повсеместно и вовеки. Ему показалось, он слышит голос отца.

— Не знаю, возможно… возможно, вы и правы… — он заторопился, пытаясь отогнать отцовскую мысль. — Но это, — он обернулся к Спасской башне, — как бы сказать… вечный двигатель. Не представляю, что должно случиться, чтобы… Третья мировая? Всемирная ядерная катастрофа?

— Ну-ну-ну, — доктор Строматовский поднял руку. — Не стоит множить сущностей. Армагеддон — не наш миф. Это пусть там, в Европе, пугаются.

— Они пугаются, а нам не страшно, — Павел поддержал шутку.

— Да, возможно… возможно, я не так выразился, но все-таки — что? Что должно случиться, чтобы этот механизм… — Орест Георгиевич понимал: надо остановиться, но что-то мешало — дал сбой?

Рука ангельского доктора легла на подлокотник. Пальцы слегка подрагивали. Перстень, отполированный до блеска, заходил на среднюю фалангу, делая безымянный палец несгибаемым:

— Вечных двигателей не бывает. Поверьте, если не принять надлежащих мер, рано или поздно сбой обязательно случится. За этим дело не станет, — Строматовский обернулся к юноше. Тот приблизился и одернул пиджак.

— Закончили? Неужели закончили?! — голос Павла стал радостным.

— Все лавры — ему, — хозяин улыбнулся. — С моей стороны — исключительно научное руководство.

Юноша зарделся, расцветая от похвалы:

— Мне надо… пару минут. Приготовиться…

Орест Георгиевич выпил и отставил пустую рюмку: «Что это? Фокусы вздумали показывать?..»

— Прошу, — хозяин обвел глазами комнату, словно отдал ее в полное распоряжение.

Прямоволосый подвернул реостат и, подойдя к фанерному щиту, сдвинул его, открывая нишу. В глубине камина что-то мерцало. Опережая вопросы, юноша взялся обеими руками и потянул на себя. Из ниши показался