Пред самой толпой князь поднял руку и крикнул:

– Люди, остановитесь! Мне поручено передать вам слова царя.

Сумбуров узнал Ургина, тоже поднял правую руку и заявил:

– Стойте, братья! Это князь Ургин.

Толпа остановилась, и это явилось первой победой Дмитрия.

Он подошел к Сумбурову.

– Здравствуй, Богдан.

– И тебе здравствовать, князь Ургин. Почему вышел навстречу? Что хочешь сказать нам?

– Сначала спрошу, зачем ведешь людей в Воробьево?

– К царю. Пусть выдаст Анну Глинскую и ее сына, своего дядю князя Михаила. Иначе силой отобьем и казним эту сучку и ее щенка. Как Юрия Глинского! За то, что сожгли Москву, тысячи людей сгубили в огне. За то, что мою семью с детками малыми извели изверги.

– Ясно. Я понимаю, Богдан, людской гнев, как и государь. У меня, чтобы ты знал, жена и малолетняя дочь пропали.

– Как это? У тебя, князь, и пропали? Ладно мы, нам деваться от огня некуда было, но ты же мог спокойно, под охраной вывезти семью.

– Я отправил жену с дочерью по реке, сам до последней возможности оставался с государем. Но семья в удельном селе так и не появилась.

– Значит, и ты осиротел?

– Если только не случится чудо, на которое уже мало надежды.

– Что ж, вот и ты пострадал от Глинских. Почему тогда вышел к нам? Чего царь не пожелал впустить нас без всяких переговоров в Воробьево? На государя никто не посмеет руку поднять, как и на его бояр, будь они трижды прокляты. Нам нужны только Анна и Михаил Глинские. Без них не уйдем. Так к чему время зазря тратить?

– Погоди, Богдан. Анны и Михаила Глинских в Воробьево нет и никогда не было. Они бежали, и царь велел найти их.

Сумбуров невесело усмехнулся.

– Знаем мы эти штучки. Царь спрятал родственников, а тебя выслал обмануть нас.

Ургин повысил голос:

– Ты забыл, Богдан, кто перед тобой стоит? А ну скажи, когда Ургины не держали своего слова?

– Такого вроде не было.

– Не вроде, а не было никогда. Ургины умирали, но слову своему всегда оставались верны, от деда к отцу, от отца к сыну. Если я говорю, что Глинских в Воробьево нет, значит, их там нет.

– Тогда почему бы царю не дать нам проверить это?

– Государь считает, что вы поверите моему слову. Еще потому, что в Воробьево собралось много женщин, стариков, детей, бежавших от пожара. Вы же напугаете их до смерти. А царь завтра приедет на Москву.

– На Москву? – Сумбуров сощурил глаза. – Для чего?

– Чтобы поговорить с людьми. И не в поле у какого-то села, а на площади у Кремля. Поверь, ему есть что сказать народу. Так он и сделает. Так что, если веришь моему слову, верни своих людей в Москву и завтра собери народ на площадь часам к десяти. Туда же подъедут люди и из других уделов. Тогда и поговорите с государем.

Сумбуров задумался, затем резко повернулся к толпе и заявил:

– Братья! Со мной говорил князь Ургин. Он сказал, что Глинских в Воробьево нет, они успели бежать и находятся в розыске по приказу государя. Я слову Ургина верю. Он не раз доказывал свою честность и порядочность.

– Ну и что с того? – донесся выкрик из толпы.

– Государь хочет встретиться с нами завтра, и не здесь, а на площади у Кремля.

– Вот как?

Сумбуров продолжил:

– Признаете ли вы меня старшим среди вас или выберете кого другого?

– Признаем! Не нужен другой.

– Тогда слушайте меня, братья. В Воробьево не пойдем. Не надо людей пугать. Велю всем вернуться на Москву, оповестить народ о завтрашнем приезде государя, утром собрать людей на площади. Там и поговорим с царем.

Мужики подчинились, и это стало победой Ургина. Толпа расположилась на холмах, чтобы передохнуть пред обратной дорогой. Когда она двинулась назад, Дмитрий выставил на прежнее место сторожевую заставу и вернулся во дворец.

Государь встретил его, поблагодарил и обещал завтра же, после встречи с народом, прямо из Москвы послать в леса отряд Головина. Все начали готовиться к поездке в столицу. Но царь неожиданно приказал сократить стражу, многим вельможам повелел остаться в Воробьево.

Под вечер Иван вновь вызвал к себе Ургина, пригласил за стол и сообщил:

– Мне недавно доложили, что Михаил Глинский со своим приятелем князем Турунтаем-Пронским пытались бежать в Литву. Их перехватили люди Петра Шуйского. Я приказал доставить беглецов в Москву. Думаю, к этому времени мы переедем в Кремль. Скажи, князь, как, по-твоему, я должен поступить с изменниками?

– Это тебе решать, государь.

– Решать мне, но как бы ты поступил на моем месте? Отдал бы Михаила Васильевича на растерзание народу?

– Ты сам знаешь, что прямых и даже косвенных улик, доказывающих их вину в пожаре, нет. Только слухи и наговоры. С другой стороны, Глинский настолько ненавистен народу, что оставить его безнаказанным нельзя. Надо учитывать, что по твоему велению готовится новый судебник. По нему и будут караться разные преступления. С князем Михаилом следует обождать. Вступит в силу судебник, тогда и решать, виновен он в чем-либо или нет и какое наказание ему вынести. А Турунтая-Пронского я бы отправил обратно в Псков. Пусть тамошние жители решают его судьбу, но знают, что он лишен твоей милости. А до того я снял бы с него все чины, на наместничество посадил бы другого боярина, верного тебе и честного. Таких на Руси тоже немало.

– Ладно. С Пронским ясно, а по Михаилу Васильевичу дело решу, как он предстанет предо мной. Послушаю, что на этот раз отвечать будет. Поужинаешь со мной, князь?

– Благодарю. Можно и поужинать.

– Вот это верно, а то совсем голодом себя извел.

29 июня площадь пред Кремлем начала заполняться чуть ли не с рассвета. Люди старались устроиться как можно ближе к лобному месту, на которое должен был выйти Иван IV.

Государь вышел из ворот Кремля вместе с митрополитом Макарием, нашедшим в себе силы прийти на площадь, стража осталась внутри. В царской одежде, в шапке Мономаха, с посохом в руке он медленно прошел по коридору, образованному народом, расступившимся пред ним. Иван обратил внимание, что немногие отдают ему надлежащие почести. Но до них ли было, когда перед ним собрались люди, пострадавшие от страшного бедствия, жаждущие разорвать тех, кого они считали виноватыми в смерти своих близких.

Иван поднялся на лобное место, перекрестился и обратился к народу с просьбой прекратить вражду. Он обещал быть праведным судьей во всех делах. Говорил он страстно, убежденно, признавая собственные ошибки.

Когда Иван сделал паузу, из толпы донеслись крики:

– Коли говоришь так, государь, то почему не хочешь выдать нам свою бабку и дядьку Михаила Глинского?