Царь расстегнул ворот рубахи.

– Вам мало смертей и крови? Сегодня в пожаре обвинят Глинских, завтра Челядниных, послезавтра Захарьиных. И что, всех сразу на плаху? Перебьете бояр, друг за дружку возьметесь? Новгородцев или псковичей сделаете виновниками и пойдете жечь их города? Русь, родину свою, начнете своими руками уничтожать? Коли в вас нет больше веры православной, коли в ваши сердца запала ересь и вы отреклись от Бога, то давайте! Начинайте с меня! Я по матери тоже Глинский. Если рушить Русь, то и первой жертвой бунта должен стать я. Так казните меня, вот он я, пред вами, безоружный.

На площади воцарилось гробовое молчание.

Иван продолжил:

– Чего молчком стоите? В Воробьево шли говорить со мной, а сейчас?..

Вперед вышел Сумбуров.

– Я скажу! Спрошу, что ты собираешься делать с боярами, которые народ за людей не считают? Или без них никуда?

– Отвечу! Все государственное управление должно претерпеть изменения. В Боярскую думу должны войти представители всех краев и областей, народ должен быть привлечен к управлению. У меня много планов, а дел еще больше. Но чтобы созидать, поднимать Русь, нужна народная поддержка, а не восстания, бунты. Да, я виноват в гибели ваших близких. За то прошу у вас прощения, люди добрые. – Иван перекрестился и вновь поклонился на четыре стороны. – Коли простите, то давайте прекращать разброд да смуту. Сейчас нельзя грызться меж собой. Надо Москву восстанавливать, Русь поднимать, врагов наших бить так, чтобы навсегда лишить их охоты трогать русские земли, полоняников освободить, работать, а не бунтовать. Говорить можно много, но грош цена тем словам. Коли вы прощаете и поддерживаете меня, то завтра выходите на работы. Надо очистить Москву от мусора, готовить места под новые избы. Лес везут, мастеровые люди уже едут к нам из дальних уделов. Каждая семья, пострадавшая от пожара, получит столько денег, сколько необходимо для возведения домов, да получше старых. Мы должны построить Москву краше той, что была до пожара, а за погибших будем молиться, всегда помнить невинных жертв. В единстве, в христианской вере наша сила, люди. Судьба родины в наших руках. Я все сказал. – Иван сошел с лобного места и направился к воротам Кремля.

На этот раз люди, крестясь, вставали на колени, низко кланялись. Они отдавали царю почести, подобающие ему.

Ивана и митрополита встретил Сильвестр, отвел в сторонку. Дмитрий видел, как возле них собрались бояре. Он не пошел к ним. Государь сделал свое дело, предотвратил бунт. Теперь дела пойдут. Москву люди всем миром отстроят быстро. Вот только он, князь Ургин, в этом новом городе станет чужим. Вернее, Москва станет для него таковой без Ульяны, Агафьи, тех, кто являлся смыслом его жизни.

Ургин медленно вышел на площадь. Большинство людей разошлось. Оставшиеся сбились в кучки и обсуждали речь царя. Дмитрий направился к набережной. Он шел, не замечая прохожих.

Неожиданно его сзади кто-то окликнул:

– Князь!

Ургин обернулся и очень удивился. Пред ним стоял голый юродивый Василий, прозванный Блаженным.

– Ты?

– Я. Беда у тебя.

– Ты знаешь о судьбе жены и дочери?

– Смирись, князь, их больше нет. Каждый из нас приходит на эту землю, дабы потом уйти в нее. Срок твоих близких еще не настал, но они ушли. Почему? Узнаешь, если пойдешь туда, где впервые познал любовь. – Блаженный резко повернулся, быстро пошел к площади и смешался с толпой.

– Пойдешь туда, где впервые встретил любовь, – прошептал Дмитрий.

Он бегом вернулся в Кремль, вскочил на коня, погнал его к дому Тимофеевых и остановился у головешек, которые остались от него. Береза и скамейка под ней уцелели, но никого рядом не было.

Князь огляделся. На берегу у густых кустов сидел человек с непокрытой белой головой. Может, его имел в виду Василий Блаженный? Князь спешился, прошел к реке и увидел человека весьма преклонных лет.

– Не меня ли ждешь? – спросил он.

Старик, не оборачиваясь, ответил:

– Тебя, князь Ургин.

Дмитрий присел рядом с ним.

– Ты знаешь, что случилось с моей женой и дочерью?

Старик погладил бороду.

– Знаю.

– Кто ты?

– Я – это ты, как ты – это я! Как вода в реке, а река в воде. Как дым с огнем, а огонь с дымом.

– Мудрено.

– А разве это не правда? Все, созданное Господом, едино, подвластно ему и должно жить в мире. Спросишь, почему же тогда сильный зверь убивает слабого? Отвечу, ради того чтобы выжить, желая пищи, повинуясь извечному своему звериному инстинкту. Сытый волк не задерет овцу. Другое дело люди. Те же Божьи твари, но наделенные разумом. Он дан человеку, чтобы созидать, мыслить, накапливать знания, опыт и передавать их потомкам, дабы жизнь на земле не угасла. А что рождается в наших головах? Ненависть, зависть, непомерная гордыня, корысть, коварство. От них беды, войны, кровь…

Ургин прервал старца:

– Почему ты все мне это говоришь?

Но тот не обратил внимания на вопрос Дмитрия и продолжил:

– Сколько себя помню, Москва-река всегда была полноводной. По ней ходили большие и малые суда, по течению и против него. Река не раз спасала город и от иноземных врагов, и от засухи. В лихие годы она поила, кормила людей, укрывала их за своими высокими берегами. В воде жизнь, но в ней же и смерть. В день великого пожара многие люди пытались спастись от огня рекой. Огонь бессилен против воды. По течению уходили ладьи с людьми, скарбом. Их было очень много. Одна, алая, шла ближе к тому берегу.

Ургин схватил старика за руку.

– Алая, говоришь, ладья плыла? А не было ли у нее на носу деревянного сокола?

– Был и сокол. На ладье сидела женщина знатного рода и необыкновенной красоты, вот только бледная, испуганная. Возле нее девочка в голубеньком сарафане с цветочками.

– Это же мои жена и дочь!

– Да! Потому и говорю с тобой.

– Что же дальше было?

– Ладья ушла бы в спокойные места. Буря к тому времени поутихла, волна спала. Если бы не большой черный струг. Он догнал ладью, ударил, разломил надвое, подмял под себя. Она в один миг ушла на дно. С ней женщина, девочка, рулевой и гребцы. У них не было возможности выплыть, спастись. А черный струг пошел дальше, топя и другие суда, размером поменьше.

Дмитрий застонал, обхватил голову руками.

– Господи! Ульяна, Агафья. Нет больше надежды, ничего нет.

Старик молчал.

Наконец Дмитрий сумел взять себя в руки и проговорил:

– Черный струг! – Он повернулся к старику. – А кто на нем был?

– Много людей, князь. Я не считал, но не один десяток.

– Я найду этот проклятый струг. Горе тем, кто убил мою семью. Они умрут в страшных муках.