Помощь, к слову, Святослав предложил без всякого иного умысла, но Алексей Львович мотнул головой, и седая грива его колыхнулась.

– Спасибо, но… я как-нибудь сам.

– Влезть в голову человеку не так и просто, – произнес Святослав во поддержание беседы. – А курить лучше на улице.

Он посмотрел на девочек, которые устроились на жесткой софе и прикорнули, обнявшись. Время все одно есть, не будить же их теперь. Пусть отдохнут.

Астра пропала где-то в коридорах госпиталя, и оставалось надеяться, что пропала она не насовсем. А человек явно желал беседы, надеясь, что именно эта беседа и позволит ему понять, с кем его жизнь свела. И стоит ли ждать от Святослава неприятностей.

Взмахом руки Алексей Львович разогнал иных курильщиков, судя по одеждам, из числа болящих, и сам устроился на крылечке. Он вытащил из портсигара самокрутку, размял ее в пальцах и подпалил.

Запах дыма был резким, едковатым, и Святослав чихнул.

– Будьте здоровы, – вежливо отозвался Анатолий Львович. – Стало быть, дадут разрешение… а там, глядишь, и переезд организуют.

Он покосился на Святослава, ожидая получить подтверждение, но тот покачал головой:

– Это вряд ли. Насколько я знаю, переезд невозможен.

– Выходит, не соврала, – теперь в голосе Анатолия Львовича звучало глубочайшее удовлетворение. – Нет, не подумайте, что… хотя… чему ведьма меня научила, так это не врать себе. Я рад, что Астре придется остаться. Все-таки иметь диву… оно, конечно, глубоко эгоистично с моей стороны, но… лучшие всегда норовят уехать. В Москву. В Ленинград. В… не важно, главное, из провинции. И дело вовсе не в деньгах. Не в одних лишь деньгах. Дело в возможностях. В перспективах. Какие вот здесь перспективы? Максимум выйти в заведующие отделением, но и то не факт, что одобрят. Припишут идейную неустойчивость или там аморалку, или еще какую ерунду… а научная работа? А эксперименты? А все, к чему душа стремится… нет, что-то да есть, но мало, мало…

– Что вам еще сказали? – поинтересовался Святослав, испытывая огромное желание использовать силу. Это ведь несложно.

Просто немного доверия, которое поможет человеку избавиться от сомнений.

Сделать правильный выбор.

Такой, который пойдет на пользу и самой диве, и государству, и всем-то вокруг. Ведь не будет вреда. Святослав точно знает, что вреда не будет.

Так почему же медлит.

Он потер затылок, вновь ощутив на нем тяжелую ладонь наставника. Этак и голос услышит, который рассказывает, какой он, Святослав, наивный дурак. И что сила ему дана не для игр с людьми.

И прибегать-то к ней следует, лишь когда иных вариантов нет.

А сейчас…

– Что… сложно сказать. Всякого. Светлана Казимировна была на редкость специфической женщиной. И сама ко мне пришла. Я только-только приехавши был. Нездешний. Сперва-то собирался домой вернуться, в Ленинград, но…

Он уставился на тлеющий окурок.

– Выяснилось, что некуда. Не к кому. А тут место предложили. С перспективой. Я и подумал, отчего бы и нет… город хороший. Госпиталь опять же… ну и вообще. Первый месяц приглядывался. И ко мне, полагаю, тоже приглядывались. А потом она меня навестила и сказала, что если я и вправду остаться хочу, то должен принять ее условия. Прозвучало это… мягко говоря…

– Странно?

– Пожалуй, что так. Только… она кое-что сказала. Обо мне. И о войне… на войне изрядно грязи.

И судя по тому, что появилось в глазах, Анатолий Львович окунулся в нее с головой.

…кто бы говорил.

– Так уж выяснилось, что она знала… это уже потом, позже, я узнал, кто она…

– И кто?

– Вы так и не поняли?

– К сожалению. Не было причин сомневаться в ее, скажем так, личности. И да, сейчас ее следы ищут, но… это не первостепенная задача. Хотя, если у вас есть чем поделиться, то буду рад.

– Есть… отчего ж не поделиться… Драконье око… слышали?

Слышал.

Кто не слышал о сильнейшей из провидиц, которая удостаивалась сомнительной чести заглянуть в глаза дракона в истинном его обличье? А возможно, дело не только в глазах. К сожалению, слишком многое сгорело в ту, самую первую войну, о которой и ныне не принято вспоминать.

– Так уж вышло, что мой отец был из числа дворцовых целителей и кое-что рассказывал. Она… не призналась бы. Не в таком, но некоторые вещи не скрыть… к примеру, характерные отметки, которые остаются на коже от драконьего пламени. Их еще называют узорами избранных.

Подумалось, что Казимир Витольдович совсем не обрадуется информации, хотя бы потому, что опоздала она и, если подумать, всего-то на пару месяцев.

– Драконье пламя – это не огонь в прямом его понимании. Скорее уж это поток высококонцентрированной энергии, который необратимо меняет собственные энергетические линии человека. Отец говорил, что Драконье око – это почти приговор, что, пусть и власть, ему данная, велика, но и плата за нее соответствует… думаю, Серафима Казимировна прожила так долго лишь потому, что последний из драконов очевидно был слаб.

…и именно потому просто не уничтожил мятежников, как поступили бы его славные предки.

– Ее дар, по собственному ее признанию, а она быстро поняла, что мне известно, и не стала притворяться, будто бы я все понял неверно… так вот, ее дар работал как-то не так. Она не видела общего пути, но лишь то, что напрямую касалось ее или же Астры. Полагаю, дело все в той энергии. Она лечила Астру не зельями, но той, полученной некогда силой, которая и позволила девочке выжить. Эхо дракона… так она говорила.

Эхо…

Дракона.

Драконы ушли. Задолго до революции ушли, пусть и в существах, занимавших трон Империи, оставалось изрядно и крови, и силы, и даже будто бы способности к перевороту сохранялись. Вот только исчезло что-то важное, что делает дракона драконом.

– И еще говорила, что когда эта сила иссякнет, то и ее самой не станет. Но это ее не пугало, отнюдь… она что-нибудь оставила вам?

– Дивьи браслеты.

– Хорошо. Правильно, – Алексей Львович все-таки выкинул окурок в ближайшую урну. – Тогда… наверное, это я вам передать должен.

Он закрыл глаза и сосредоточился.

– Как она сказала… даже пламя дракона не способно изменить суть. Мертвое останется мертвым. Живое живым. Но вот дать свободу оно способно.

Осляпкин появился после обеда. Вошел он бочком, явно испытывая некоторое смущение, о котором свидетельствовала предательская краснота щек и ушей.

В дверь он не постучал – поскребся и, не дождавшись ответа, приотворил, каким-то чудом, не иначе, всунул в образовавшуюся щелочку голову и поинтересовался:

– Можно?

– Заходите, – Калерия бросила взгляд на часы. До конца рабочего дня оставалось еще изрядно, но и планов на оставшееся время хватало.