совсем не странным, если глядеть на нее не через очки евроцентризма, а применить хорошо уже разработанное в науке представление о разных типах общества. Любое решение в государственной политике и управлении должно быть адекватно культурным основаниям общества и структуре составляющих его социокультурных групп.

Обществоведы обязаны были все это знать (и многие знали, но замолчали). А в результате сообщество обществоведов внедрило в массовое сознание населения, особенно молодежи и подростков, совершенно ложное представление как о западном, так и о российском обществах. Уродливый образ российского общества и его культуры разрушает самосознание народа и национальную идентичность людей, и цена этого незнания быстро возрастает и поворачивает нас к трагедии.

Утопия конвергенции

Лозунгом перестройки, в числе других, было «Вернуться в лоно цивилизации!». Хотя прямо не говорилось, но под «цивилизацией» подразумевался именно Запад. Эту идею вынашивали видные обществоведы СССР.

Идея конвергенции США и СССР как двух сверхдержав была выдвинута в 1944 г. русским и американским социологом Питиримом Сорокиным. Он писал в книге «Россия и Соединенные Штаты» (1944): «Предлагаемое фундаментальное расхождение между духовными, культурными и социальными ценностями этих двух стран до сих пор сильно преувеличивали. Фактически Соединенные Штаты и Россия проявляют существенное сходство в ряде важных психологических, культурных и социальных ценностей… При отсутствии столкновения между жизненными интересами двух стран такая близость действительно склонна способствовать миру, как в случае отношения между Россией и Америкой» [208].

П.А. Сорокин исходил из опыта союза США и СССР в войне и представлял их конвергенцию как равноправное взаимодействие. Он верил в такую возможность и в 1960 г. опубликовал статью «Взаимное сближение США и СССР к смешанному социокультурному типу» – с точки зрения культурологи и социологии, исключительно смелое утверждение. Он в стиле футурологии предполагал, что в результате такого сближения «господствующим типом общества и культуры, вероятно, будет не капиталистический и не коммунистический, а тип, который мы можем обозначить как интегральный» [25].

В СССР энтузиастом идеи конвергенции был академик А.Д. Сахаров. Он писал в 1968 г.: «Эти идеи возникли как ответ на проблемы нашей эпохи и получили распространение среди западной интеллигенции, в особенности после Второй мировой войны. Они нашли своих защитников среди таких людей, как Эйнштейн, Бор, Рассел, Сцилард. Эти идеи оказали на меня глубокое влияние, я увидел в них надежду на преодоление трагического кризиса современности» [209].

Но в элите СССР уже вызревал мировоззренческий кризис, и развитие идеи конвергенции пошло в другом направлении. Речь уже шла не о том, чтобы, «заимствуя друг у друга все лучшие черты, сближаться друг с другом», а о том, чтобы стать в фарватер США как мирового лидера. В 1975 г. А.Д. Сахаров пишет: «Единство требует лидера, таким по праву и по тяжелой обязанности является самая мощная в экономическом, технологическом и военном отношении из стран Запада – США» [206, с. 146]. А уже в 1976 г. в интервью «Ассошиэйтед Пресс» он заявляет: «Западный мир несет на себе огромную ответственность в противостоянии тоталитарному миру социалистических стран» [210, с. 55].

Можно считать, что с середины 70-х гг. в этой части интеллектуальной элиты отношение к США как внешнему союзнику в борьбе с советским строем сменилось чувством идентификации с США как лидером не только политическим, но и цивилизационным. Отношения союзника сменились отношениями подданного, влиятельная часть общества стала патриотами США, а не СССР (России).

Перестройка под лозунгом «Вернуться в лоно цивилизации!» расколола советское общество мировоззренческим конфликтом, поставила людей перед выбором из двух разных типов жизнеустройства. Известный во время перестройки историк Л. Баткин объяснял, что «иного не дано»: «“Запад” в конце ХХ в. – не географическое понятие и даже не понятие капитализма (хотя генетически, разумеется, связано именно с ним). Это всеобщее определение того хозяйственного, научно-технического и структурно-демократического уровня, без которого немыслимо существование любого истинно современного, очищенного от архаики общества» [211].

Конвергенции не получилось. Посол СССР в США А.Ф. Добрынин непосредственно помогал вести переговоры Горбачева с Дж. Бушем, и он пишет: «В те годы американская дипломатия и сам Мэтлок, который был послом США в Москве при Горбачеве, старались максимально использовать те беспрецедентные возможности, которые возникли для них в результате деятельности советского руководителя. И делось это, разумеется, не ради горбачевских “общечеловеческих ценностей”, а в первую очередь во имя национальных интересов США, чтобы сокрушить своего основного соперника в мире» [212].

Горбачев даже дал согласие прекратить всякую помощь Кубе и быстро вывести оттуда советских военных – что было «давней мечтой и задачей американской дипломатии еще со времени кубинского кризиса». Но встречных уступок от США Горбачев не получил, что его сильно обескуражило. Госсекретарь Бейкер в телеграмме Бушу закончил донесение так: «Горбачев начинает говорить как обманутый любовник, которого покинули у алтаря».

В заключение А.Ф. Добрынин так пишет о Горбачеве: «Он фактически сдавал – с необъяснимой поспешностью – важные геополитические и военные позиции, которые были крайне нужны нашей стране не для продолжения холодной войны, а как раз для ее завершения, но в достойной и приемлемой форме, на основе общего стратегического равновесия и стабильности, которые существовали в самом начале свертывание холодной войны и которые позволили бы создать солидную базу для ее окончания путем взаимно согласованной эволюционной трансформации международных отношений на другой, неконфронтационной основе» [212].

Но ведь и сам Горбачев был образованным обществоведом, и бригада его помощников, аналитиков и консультантов состояла из представителей обществоведов высшего ранга. Почему они оказались столь несостоятельными в профессиональном плане? Трудно найти иное объяснение, чем принципиальная неадекватность методологической основы всей этой общности.

Сразу после ликвидации СССР в России началась глубокая реформа с трансформацией практически всех государственных и общественных институтов. За основу доктрины реформ были приняты концепции неолиберализма и советы экспертов США. Программа радикальной и массивной трансформации получила название «шоковой терапии». Либеральный философ Дж. Грей писал: «Ожидать от России, что она гладко и мирно примет одну из западных моделей, означает демонстрировать вопиющее незнание ее истории, однако подобного рода ожидания, подкрепляемые подслеповатым историческим видением неолиберальных теоретиков, в настоящее время лежат в основе всей политической линии Запада…

Будет жаль, если посткоммунистические страны, где политические ставки и цена политических ошибок для населения несравнимо выше, чем в любом западном государстве, станут испытательным полем для идеологий, чья стержневая идея на практике уже обернулась разрушениями для западных обществ, где условия их применения были куда более благоприятными» [104, с. 81, 89].

Несмотря на это, интеллектуальная команда Б.Н. Ельцина приняла эту программу и выполнила все основные рекомендации западных экспертов. Были раскрыты информационное пространство, финансовая система и рынки,