Почему кажется таким близким зимний Киев? Отчего сжимает сердце тоска при виде хмурой серости небес? Почему студёный ветер-сиверко не пронизывает холодом, а словно бы даже согревает?

Авраамка удивлялся сам себе и пожимал плечами. Совсем не хотел, когда ехал с посольством, ворошить прошлое, но оно подступило к нему помимо его воли, прошлым была в Киеве и в других русских городах каждая мелочь. Над ним нависали, давили на него, клонили его к земле горестные воспоминания, вспыхивали как наяву картины новгородского детства и юности. Вот буря на Ильмене, они со Славятой, боярским сыном, плывут в ладье на мерцающий огонёк; вот он в монастырской школе на дубовой скамье; вот дрожащими трепетными перстами открывает он тяжёлые запоры городских ворот, и вереница всадников вихрем врывается в Детинец; вот он с Роксаной скачет по ковыльной степи; вот жалкий конец самонадеянного Романа. Всё это грызло душу и не давало покоя.

…Великий киевский князь Всеволод принял посольство пышно, с торжественностью. В дар королю Ласло было передано сорок шкурок соболей, отсыпано немало серебра, отлито немало хмельного мёду.

После первого приёма переговоры велись тайно, при закрытых дверях, Всеволод говорил с баном Уголаном с глазу на глаз, без свидетелей. Уголан был хитёр и изворотлив, но и великий князь никогда не слыл простаком. Оба за витиеватыми речами собеседника изыскивали тайный смысл и ходили вокруг да около. Так было до тех пор, пока Уголан почти дословно не пересказал веленную Коломаном и Анастасией речь о прежних сношениях императора Генриха с покойным князем Изяславом и его сыном Ярополком в дни, когда последние мыкались по Европе и искали помощи против Всеволода и Святослава. Великий князь тотчас насторожился и поспешил закончить разговор.

Потянулись дни ожидания. Бан в волнении прохаживался по посольскому подворью, сомневаясь и терзая себя мыслью, что был слишком прям. Наконец, не выдержав, он послал на княж двор Авраамку, приказав ему попытаться что-нибудь выведать о замыслах великого князя.

С робостью и бьющимся в волнении сердцем взошёл грек на высокий всход с мраморными ступенями. Взошёл и… Лицом к лицу столкнулся с князем Олегом. Вот уж кого не ожидал увидеть в Киеве в эту беспокойную пору!

Олег после возвращения в Тмутаракань жил пока со своим недругом-дядей в согласии, не было у него сил и средств для новых ратей. С виду он смирился, со своей женой, красавицей Феофанией Музалон, часто навещал Всеволода, бывал в Киеве едва не каждый праздник, пил вино и вроде бы старался не поминать прошлое. Но за спиной острил Олег кинжал, приступы жгучей ненависти охватывали его при воспоминании о пережитых невзгодах, о полоне и ссылке, и клялся он, что отомстит и воротит потерянные ранее волости.

Облачённый в саженый жемчугами и смарагдами вотол, в горлатной шапке и алых тимовых сапогах, с золотой гривной на мускулистой шее, ошарашенно взирал Олег на знакомого гречина. Авраамка попытался пуститься наутёк, но князь сильной дланью цепко ухватил его за ворот кожушка.

– Откель ты тута, переметчик?! – прогремел над ухом Авраамки грозный, ничего доброго не сулящий голос. – Чего тут те нать?! К уграм сбёг! Брата мово Романа на погибель бросил, а сам удрал! И в Царьграде тогды опять сбёг! Кому служишь, падаль ты поганая?! Крючкотвор! Вот выпороть тя велю! Иуда!

– Княже, княже! – Авраамка с трудом вырвался и насторожённо покосился на расхаживающих у ворот оружных Всеволодовых ратников. – Я ведь никогда тебе зла не хотел. А Романа, брата твоего, поганые убили. Я же его всяко уговаривал к ним не ездить, да он меня не послушал.

– А чё тя слушать?! Противно тя и слушать-то, семя крапивное! – Олег зло сплюнул. – Ну, попадись мне, ворог!

Он погрозил Авраамке кулачищем и грязно выругался.

Не помня себя, опрометью помчал Авраамка назад, на посольское подворье, где жили угры.

«Вот ещё одна с прошлым встреча, – подумал он раздражённо. – Надо же, угодил этому крамольнику в лапы. Слава Христу, хоть не тронул, испугался, не стал шум подымать. Верно, прикидывается перед великим князем овечкой. А сам волчище лютый!»

Наутро бана Уголана вызвали к великому князю.

Всеволод торжественно объявил:

– Русь кесарю Генриху не помощница! С королём мадьяр будем иметь мир, любовь и дружбу, как было и раньше.

Цель бана была достигнута. Довольный Уголан учинил у себя на дворе пир и стал готовиться к скорому отъезду.

Авраамка, как ни хоронился, попался единожды ввечеру Олеговым людям. Набросились на него, скрутили по рукам и ногам сыромятными ремнями, швырнули на телегу и вывезли к чёрному ходу старого Святославова терема, где сейчас жил Олег с супругой.

Развязав, его грубо втолкнули в утлую камору. В углу пылал очаг, зловеще темнели на стенах страшные орудия пыток, посреди каморы на раскладном стульце сидел в багряного цвета рубахе и синих широких штанах-шароварах мрачный Олег.

Авраамку бросили перед князем на колени.

– А, попался-таки, лиходей! – Лицо Олега исказила гримаса презрения. – А ну, сказывай, мразь, чё в Киеве деял?!

– Княгиню твою с чёртом совокуплял! – огрызнулся Авраамка, сам изумляясь своей нежданной дерзости.

– Что?! Как смеешь?! – Глаза Олега налились кровью. – Да я тя на дыбу!!! Княгиню порочить!!!

Он вскочил, схватил грека за грудки, поднял и что было силы треснул кулаком по лицу.

Авраамка обмяк, бессильно рухнул на каменный пол и через силу прошептал:

– А за поврежденье посла иноземного перед великим князем будешь держать ответ. Подручные твои, как голодные волки, на улицах на людей бросаются – где такое видано? Нет, Святославич, не взять тебе меня. А если какой ущерб мне от тебя и твоих людей будет, узнает о том князь Всеволод. Ой и не поздоровится тебе тогда! Ну да ладно. – Он поднялся на ноги и, заклиная себя держаться понаглее и поуверенней, продолжал. – Удар твой прощаю, не злопамятен. Но остерегись на будущее.

Грек стряхнул пыль с шапки и, надев её на голову, повернулся к двери.

– Вели открыть.

Олег, оторопев от наглости Авраамки, застыл на месте.

– Ты! Ты! – У него не хватало слов для возмущения. – Ты князю такое молвишь?!

– Да что ты за князь? Изгой, буян да бродяга! Ну, прощай!

– Стой! – заорал Олег. – Сволочь! Ирод! Выродок поганый!

– Да не шуми ты попусту. Вот что скажу: поберёгся б ты, в Киеве лишний раз бывать тебе не след, опасно.

– А ну отмолви! Что ведаешь?! – крикнул Олег, но в голосе его пропала прежняя уверенность, он озабоченно насупился.

– Выпустишь – скажу. Не выпустишь – смолчу. И дыба язык не развяжет.

– Говори, выпущу!

– Не торопись. Во двор