это лёгкое, совсем юное ещё, непорочное девичье тело. Он не должен, не должен совершить это! Это грех, блуд, ведь он не любит и не хочет любить Пириссу!

– Что, брезгуешь?! Мной, дочерью короля, пренебрегаешь?! – Лицо королевны передёрнулось от гнева. – Холоп ты! Раб! Как посмел! Ты грубо меня толкнул! Мерзавец!

Хлёсткая оплеуха обожгла щёку Тальца.

– Или ты боишься?! – Бешеные чёрные глаза ранили его острыми кинжалами. – Трус! Содомит! Евнух! Нелюдь!

Воевода овладел собой. Он стоял перед метающей молнии Пириссой, смотрел на неё и сам себе удивлялся: как мог, пусть на самый краткий миг, желать вот эту глупую неразумную девчонку?!

Но спустя мгновение он неожиданно понял, что королевская дочь – совсем не дитя.

Сдвинув брови, она выпалила ему в лицо:

– Если отвергнешь меня, знай: я тотчас поскачу к отцу и скажу ему, что ты хотел взять меня силой, обесчестить! Ты порвал моё платье, но я вырвалась и убежала! Так и скажу! Ну что примолк?! – Она зло, взахлёб расхохоталась. – Отец прикажет оскопить тебя! Или отрубить тебе голову!

– Что ж, беги от меня, жалуйся крулю, – невозмутимо, но с нескрываемым презрением отмолвил Талец. – Будь что будет. Бог мне свидетель – неповинен я. Уйду в монастырь, как святой Моисей Угрин. Али голову сложу. Но дивлюсь я. Ужель не разумеешь: поползут о крулевской дочери, о невесте Константина Порфирородного, слухи нелепые. Де, лишена крулевна сия девственности, чего-то там у неё было. Сыщутся вороги, недоброжелатели, отворотится от неё жених богатый. И узрит крулевна заместо златых палат цареградских стены серые монастырские.

В чёрных глазах Пириссы появилась досада, она в ярости топнула ножкой в кожаном сапоге и процедила сквозь зубы:

– Гад! Ненавижу тебя! Слышишь: ненавижу!

Резким движением королевна запахнула плащ, взмыла в седло, нагайкой с изукрашенной серебром рукоятью хлестнула коня.

Талец, хмурясь, с усталым неодобрением поглядел ей вслед.

В королевский стан он вернулся уже ближе к вечеру.

* * *

Среди ночи воеводу разбудил шум. Талец откинул полог шатра, выглянул. Свет горящего факела ударил в лицо, ослепил на миг. Досадливо морщась, воевода крикнул:

– Офим! Чего стряслось-то?!

Старый Офим, исполняющий при воеводе обязанности оруженосца, тотчас отозвался:

– Беда, господин добрый! Переполох в стане. Бают, дщерь крулевская пропала. Как её тамо… Пирисса, что ль?

…Талец неторопливо, держа под уздцы, подвёл к шатру двоих коней.

– Готовь сёдла, Офим. Поскачем, поищем крулевну.

Мчали по чёрному осеннему лесу, каждый звук, казалось, громким эхом отдавался в холодном звонком воздухе. Талец напряг слух. Он догадывался, где Пирисса и куда надо им теперь держать путь.

За спиной охал, крестился, повторял без конца «Господи, помилуй!» трясущийся от страха, но старающийся не отставать от «доброго господина» Офим.

Ночь выдалась тёмная, на небе не было видно звёзд, только тусклый нарождающийся месяц слабо сиял между провалами тяжёлых туч, слегка освещая узкую лесную дорогу.

Вот и полянка давешняя показалась впереди, заржали где-то поблизости кони, полыхнуло пламя костра.

«Тако я и думал!» – Талец увидел королевну и с ней рядом – безусого юнца-оруженосца. Он был недавно взят в услужение королю Ласло, и, кажется, звали его Стефаном.

– Вот ты где! Ищут тебя! – Воевода, окинув недобрым взглядом обоих, понял с облегчением, что успел вовремя, ничего ещё не произошло.

Он решительно встал между Пириссой и Стефаном.

– Ты?! Что тебе надо?! А ну, убирайся! Вон, вон отсюда! Сын раба! – вскричала в гневе королевна. – Стефан! Защити же меня!

Оруженосец взялся было за саблю, но тяжёлая рука воеводы ухватила и больно вывернула ему ладонь. Сабля плашмя, с просверком упала возле огня. Старый Офим с тем же «Господи, помилуй!» подобрал её и спрятал в тороках. Стефан набросился на Тальца с кулаками, но получил удар в челюсть и беспомощно растянулся на земле.

Подхватив отчаянно сопротивляющуюся Пириссу на руки, Талец положил её на коня поперёк седла.

– Пусти! Пусти! Гад! Как ты смеешь?! – кричала, вырываясь, королевна.

Её золотые кудри разметались по плечам; растрёпанная, беспомощная, она вызывала у Тальца жалость.

Снисходительно улыбнувшись, он тихо сказал:

– Не ведаешь ты, что творишь. Или, думаешь, не дознались бы о вас слуги отца твоего? Помни же давешнюю толковню нашу. И прошу тебя: укроти плоть свою. Хотя б на время. Царьградский трон того стоит. Уж поверь.

Мало-помалу Пирисса присмирела. Офим подвёл ей коня, королевну посадили в седло и привязали её скакуна к коню Тальца.

Стефану воевода велел затушить костёр и поскорей убираться – на огонь могли прийти ищущие королевну слуги и рыцари.

Когда ехали обратно по лесу, Пирисса вдруг спросила:

– Расскажи мне, кто такой Моисей Угрин. Вчера ты называл это имя.

– Моисей Угрин – наш русский святой. Он жил в Киеве и служил отроком святому князю Борису. Когда же убит был князь Борис братом своим, злочестивым Святополком Окаянным, то попал Моисей в плен к друзьям Святополковым, ляхам, и очутился в рабстве у знатной одной полячки. И стала его сия нечестивая полячка домогаться, склонять ко блуду. Но отвергал Моисей все ласки её и ухищрения. Ну и повелела тогда полячка бросить его в темницу. А в темницу явился к Моисею один черноризец афонский и тайно его постриг. Когда же прознала о том искусительница, то воспылала она злобою, велела истязать каждодневно пленника своего палками, а после приказала евнухом его сделать. Истёк Моисей кровью, так что едва живу остался.

Талец замолчал. Они медленно ехали по тропке к лагерю. Как только впереди показались огни, Офим помчал вперёд сообщить радостную весть: королевна нашлась, целая и невредимая. Она просто вздумала ночью погулять по лесу, да заблудилась – конь понёс со страху.

– А что стало с той полькой? – спросила с любопытством Пирисса. – Ваш святой её простил?

– Она погибла. В земле ляхов поднялся мятеж, её растерзала толпа. Моисей же воротился в Киев, жил в Печерском монастыре у преподобного Антония. Там и скончал он живот свой.

– А ты, воевода Дмитр? Ты тоже хочешь уйти в монахи?

– Да нет. – Талец невольно рассмеялся. – Ратник я, не мних. Иная стезя мне выпала.

– У меня к тебе просьба, воевода.

– Какая ж такая просьба?

– Называй меня просто «Пирисса». Не добавляй «королевна». Пусть останусь я для тебя глупой девчонкой. И ещё: ты ошибаешься. Не за Константина меня отдадут, а за Иоанна. Иоанн – это сын базилевса Алексея Комнина. И он совсем мал. Но уже скоро мы будем обручены. Так хотят наши отцы. Ты был в Константинополе, Дмитр. В другой раз расскажешь мне о нём. Ладно?

– Да, – согласился Талец и, помолчав немного, добавил: – Пирисса.

Навстречу им с весёлым гомоном летели