– Ваше величество, если ее высочество с этого дня свободны, то я предлагаю ей замужество.

Рэй усмехается, подпирает щеку рукой:

– Я не властен над графиней Ланвер. Если ей угодно, она может сама выбрать себе мужа, – а потом смотрит на меня: – Не откажете нам в любезности остаться на торжество, принцесса. Только прошу вас, впредь будьте осторожнее с вином. Ему не место на вашем чудесном платье.

Глава 38

Самая обсуждаемая персона при дворе – ее светлость, новоявленная графиня Ланвер. И, кажется, она же самая завидная невеста и самая презираемая женщина в Эсмаре. Но потенциальным женихам, как я вижу, плевать на мой нрав, репутацию и грязные сплетни. Мужской интерес понятен – я наследница Саореля, возможная королева, полноправная подданная Эсмара и очень богатая женщина.

Едва я появляюсь в торжественном зале дворца, мужские головы поворачиваются в мою сторону, а взгляды заинтересованно следят за моими движениями. Но еще больше внимания я получаю от дам. Они рассчитывали, что после развода я наложу на себя руки, но я не выгляжу даже оскорбленной, и это распаляет их ненависть. Они склоняются друг к другу и, уверена, обсуждают мое платье, манеру держаться и даже Софи, которая идет рядом в качестве компаньонки.

Огромный торжественный зал полон роскоши, цветов и хрусталя. Зная сколько стоят восковые свечи, несложно подсчитать – прямо сейчас здесь сгорает целое состояние.

Я вижу Финча в обществе моих драгоценных мэтров Блэра и Мерсера. Последний в этот самый момент разглагольствует о науке. Когда я приближаюсь, мэтры делают поклоны, по-старчески кряхтя. Послы, стоящие рядом, изумленно вскидывают брови, когда Финч представляет меня, как одного из разработчиков эфира. Мужчины скрывают усмешки и перебрасываются красноречивыми взглядами, мол, знаем мы таких разработчиков. Подтрунивая, интересуются: «Как именно действует эфир, ваше высочество?» А затем они пятнадцать минут выслушивают мою лекцию и меняются в лице – ну, что теперь скажете, господа-шовенисты?

Бреаз, который караулит недалеко, бледнеет с каждой секундой. Кажется, он любил в Антуанетте язвительную стерву и «милую дурочку», женщину, которая была пылкой, взбалмошной и избалованной. До него вдруг явственно доходит – я другая.

Когда поле зрения появляется Нейтан, я благодарю собеседников и иду к нему. Бреаз следует чуть поодаль, словно стервятник, дожидающийся, когда его жертва испустит-таки дух, чтобы сцапать ее.

Магистр не один, с ним два довольно статных храмовика, больше похожих на охрану. Едва я приближаюсь, он делает им знак отойти.

– Познавательная речь, ваше высочество, – говорит он, холодно глядя на меня бесцветными, словно лед, глазами.

Я прошу Софи принести мне вина, и она поднимает мой намек, молча удаляясь.

– Я не собираюсь изобретать атомную бомбу и автомат Калашникова. Я просто не могу видеть, как умирают люди, не получая качественную медицинскую помощь, – с запалом говорю я. – А теперь ответьте, кто вы такой?

Магистр вздыхает и смотрит куда-то вглубь зала, засчитывая мою попытку вывести его на чистую воду.

– Я тот, кто пытается сохранить идентичность этого мира.

– Я предлагаю раскрыть карты, – говорю ему. – Я не хочу вечно вас бояться. Что вам от меня нужно?

– Вы можете быть спокойны, – усмехается магистр. – У вас очень влиятельный покровитель. Если он проиграет в войне, расклад сил изменится, но пока я не собираюсь вмешиваться. Если вы хотите откровенности, то вы одна из немногих, кому удалось удивить меня.

– Удивить?

– Вы не помутились рассудком, не испугались. Вы достойный противник.

– Лучше нам быть союзниками.

– Я не вожу дружбу с теми, над кем не властвую. Вы всегда будете угрозой, к сожалению.

– Как и вы для меня, – заключаю я. – Я знаю, что мать Реигана была кем-то, вроде меня. Переселенкой.

Нейтан удивленно поворачивает голову, уголок его губ нервно дергается.

– Вы удивили меня дважды. Об этом мог знать только сам Уилберг. Неужели он рассказал вам? Он знает о вас?

– Да.

Магистр сдавленно низко смеется.

– Я недооценил вас.

– Что с ней стало? Что происходит с другими?

Он смотрит мне в глаза и задумчиво водит языком по нижней губе.

– Тех, кто не представляет опасности, Орден не трогает. А Клеменция была очень опасна. Она говорила о себе в открытую, влияла на сына и мужа.

– Орден объявил ее безумной? Как и ее фрейлину, которая ей верила? – шепчу я, рассердившись. – И вы хотели бы добраться и до меня?

Я вновь смотрю на его руки с едва зажившими порезами, сознавая, что он просто псих.

– Не давайте мне повода, – отвечает он, а затем склоняется в поклоне и уходит, оставляя меня в смятении.

Подоспевший Бреаз подает мне бокал с вином. Я беру, но пить не тороплюсь.

– Кажется, магистр слишком сильно вами интересуется, – говорит он. – Огорчу вас, он не может жениться, а я готов избавить вас от клейма разведенной женщины.

Я закатываю глаза.

Чувствую на себе тяжелый зудящий взгляд и поворачиваю голову, замечая среди дам изящную фигурку леди Фант. Я не испытываю желания воевать с ней, но, кажется, она выбрала меня своей мишенью. По ее губам скользит довольно мерзкая усмешка. Эта женщина торжествует, думая, что Реиган унизил меня разводом. Элен выглядит впечатляюще: на ней драгоценности и великолепное светлое платье, она очень хороша собой и умеет себя подать. Не удивительно, что Антуанетта выбрала именно ее, как отвлекающий маневр для собственного мужа.

Представляю, как Рэй целует ее, и мое настроение стремительно летит к черту.

Взглядом подзываю Софи, и она сопровождает меня на балкон. Встает рядом со мной, когда я вжимаюсь в перила животом и ловлю губами воздух.

Медленно вечереет, в едва потемневшем небе над огромным парком уже висит белесая луна. Слышатся крики пролетающих ласточек. Усыпанная огнями столица Эсмара лежит передо мной, как на ладони. Жизнь в ней бурлит даже ночью. Тожество будет длиться три дня.

– Ваше высочество, – этот голос впивается в меня укусом гадюки.

Я медленно поворачиваюсь, глядя на Элен, которая приближается в обществе двух моих бывших фрейлин.

– Мне неловко за тот инцидент в храме, – говорит она, делая поклон, нарочито неряшливый.

Две девушки за ее спиной скрывают усмешки.

– Ваши извинения приняты, – говорю я сухо, молча обхожу ее по довольно большой дуге и слышу, как она шумно втягивает воздух.

– Я слышала, – бросает она,