– Дарий, я тебя удавлю, если не заткнешься, –сказал Агеев, и в глазах у него полыхнуло столь темное, звериное, что Дашаневольно опустила руку на пистолет.

Все происходящее напоминало дурную фантасмагорию – из-за егосовершенно спокойного тона, ровного голоса, беспечной улыбки, веселого смеха,звучавшего в залитой ярким светом роскошной гостиной.

В горле пересохло, но приближаться к Агееву, чтобы взятьбутылку, Даша опасалась. Все тот же древний ужас перед безумием. Она встала ивынула из бара новую, какое-то неизвестное ей вино. Плеснула в тот же бокал,жадно выпила и спросила:

– Ну, а вы что скажете, Дарий Петрович?

– С какого-то момента все вышло из-под контроля, –сказал Москалец.

На скуле у него проявлялся синяк.

– Это вы про то, что начались убийства?

– Я и не предполагал, что начнется такая мясорубка…

– Один-другой труп вас бы вполне устроил?

– Вы не забывайтесь! – Он дернулся, тут же обмяк,взгляд вильнул, уходя в сторону. – Это, в конце концов, были шлюхи…

– И Васильков, с которым вы диссиду на машинкеперепечатывали? И москвичи? И Анна?

– Дарья Андреевна, я такого поворота событий решительноне одобряю… Но Виталий прав в том, что ваше положение и в самом делебезвыходное. Может быть, вам нужно… денег? В моих силах и обеспечить вам не впример лучшую должность. Молодой красивой женщине вовсе не обязательно возитьсяс дерьмом и кровью…

– Приходится, пока вы, мужики, родиной торгуете…

– Ну зачем же повторять красно-коричневыебредни? – пожал плечами Москалец. – Наоборот, западный хозяин сможетналадить производство, обеспечить… – он вновь вспомнил, где он и кто сним, растерянно умолк.

– Интеллигент, – сказал Агеев. – Живетштампами. Все берут. Менты продажны.

– А что, у вас много денег? – спросила Даша.

– Куча! – ответил за друга детства Агеев. –Дашенька, а может, тебе и взять примитивно денежку, пока предлагают? Ну ты жедостойна бриллиантов, а не того тряпья, что на тебе сейчас… Я тебя не подкупаю– делюсь. Все равно самое большее через неделю я тебя обязательно загоню впсихушку, все к тому. Ты представляешь, как можно интерпретировать этот твойвизит? Вдобавок ко всему, что на тебе уже висит? Списали тебя. Никто незащитит, – он глянул на часы. – К твоему журналисту еще час назад…поехали. И я, ручаюсь чем угодно, в эту самую психушку приду и буду тебя тамиметь, как хочу и сколько хочу. Василич обеспечит. Любит марки, мразь,филателист хренов, до полного безобразия. У него жена молодая, деньги пылесосомтянет, да и сам пожить любит широко. Сам тебя к коечке привяжет и рот заткнет.К судье ты потом, может, и прорвешься. Но веры тебе не будет…

– Хватит, – сказала Даша.

– Ну, давай по-хорошему. Я тебя золотом осыплю. Вбуквальном смысле слова. Ты же видела Париж, ты не баба крестьянская…

– Я вот подумала… – сказала Даша. – НеужелиФогель крутится с сатанистами только ради того, чтобы подкрепить операциюприкрытия? Наверняка он и еще какие-то свои наработки на наших кроликахотрабатывает?

– Не стоит лезть в эти тонкости, милая…

Даша резко встала. Ничего нового и полезного она уже большене могла услышать – и все сильнее боялась, что в самом деле не выдержит,выстрелит.

– Уходишь? – спросил Агеев. – А далеко ли тыуйдешь? Даша, в последний раз предлагаю добром договориться…

Она сунула пистолет в карман, взяла шапку и пошла к двери,фиксируя обоих краешком глаза.

– Даш, а ты уверена, что записала хотьсантиметр? – вдруг спросил Агеев.

Даша остановилась.

– Ты сейчас держалась, почти как ОлечкаОльминская, – с налетом грусти сказал Агеев. – В том смысле, чтосовершила сложную ошибку… недооценила меня, грешного. Списываю на твоевозбужденное состояние… это же элементарно, Ватсон. Даже у обездоленногороссийского сыщика может оказаться в кармане нечто звукозаписывающее. Уж эту-тоаксиому забывать не стоит. Ну неужели ты решила, что я настолько лопоух? Чтобуду вести столь откровенный разговор, давать против нас все улики, не принявмер предосторожности?

Даша выхватила из кармана сверхчуткий японский диктофончик,оставленный Флиссаком, чуть перемотала пленку назад, вывела громкость намаксимум и прижала черную коробочку к уху. Отмотала побольше, то же самое –шуршанье, редкие потрескивания, словно отдаленные грозовые разряды отзываютсяво включенном приемнике, тишина…

– Дарьюшка, я в тебе чуть-чуть разочаровался, –весело сказал Агеев. – Дарий у нас большая персона, у него по всейквартире понатыканы глушилки, как ты ни старайся, ни словечка не запишется.Последний раз предлагаю: садись, и попробуем договориться миром. Я же тебя незаставляю продавать служебные тайны, наоборот, я тебя хочу забрать из этойвонючей конторы и сделать настоящей женщиной…

Все. Последний и единственный туз оказался крапленым.

Она, отбросив диктофон на кресло, подошла к столику,медленно протянула руку к телефону-трубке, выдвинула антеннку и нажала выпуклуюкнопку. Оставалось нажать еще шесть, чтобы откликнулся кто-то из элегантных иобаятельных, которым не нужны протоколы и улики, а достаточно будет ее честногослова. Они приедут, и все неприятности для нее кончатся.

И положила телефон назад, хотя понимала, что отрубаетпоследнюю надежду. Пошла прочь, обернулась уже в двери, вынула из левогокармана трофейный пистолет и показала Москальцу.

– Между прочим, Дарий Петрович, друг детства к вам сэтим шел. Насколько я его знаю, пистолетик этот, из которого вас положили,нашли бы потом в руке у застрелившегося привратника. Любит Виталик клубкизапутывать…

– Не поддавайся, Дарий, – улыбаясь, сказалАгеев. – Ей только и осталось, что за любую соломинку хвататься. Не дури,у тебя Юлька на шее, все ведь отберут…

– Так как? – игнорируя его, спросила Даша. –Дать вам трубочку, Дарий Петрович? Вы ж сами никого не убивали, с вами иразговор другой…

Какой-то миг ей казалось, что он готов протянуть руку. Нет,так и не дождалась. Видимо, ему показалось, что он слишком много теряет, чтопадать будет слишком больно.

– Вы – последнее слабое звено, – сказалаДаша. – Понимаете вы это, или не доходит?

Но он уже смотрел как человек, бесповоротно принявшийрешение.

– Ладно, – сказала она. – Каждый самвыбирает. Марзукову я тоже давала шанс. Не нянька я вам, в самом-то деле…

Допила вино и не спеша вышла. Медленно спустилась по широкойчистой лестнице, где ступеньки покрывал темно-красный ковер, а в обливныхглиняных вазочках стояли цветы. Охранник в холле ей вежливо кивнул, не потрудившись,впрочем, встать.

Выйдя из калитки, не глядя притворила ее за собой. В головуничего не приходило – она не устала бороться, просто не понимала, где можноотыскать лазейку. Сетка казалась глухой.