он играл. Когда он закончил, они одновременно просунули свои белокурые головки ему под руки и посмотрели на него с таким восхищением, что он изумился и воскликнул:

– Откуда спустились эти ангелы – ангелы Моцарта?

Они засмеялись и, вскарабкавшись ему на колени, уткнулись лицами в его бороду.

Я смотрела на эту прекрасную группу с нежным чувством, но что, если бы я тогда знала, как близки они все трое к той мрачной земле, «откуда ни один путник не возвращается»!

Стоял март. Я танцевала то в «Шатле», то в «Трокадеро», но, несмотря на то что каждый «пробный камень» моей жизни демонстрировал счастье, постоянно испытывала какую-то странную подавленность.

Однажды вечером в «Трокадеро» я снова исполнила Траурный марш Шопена, Скене аккомпанировал на органе; и снова я ощутила на своем лбу ледяное дыхание и почувствовала тот же сильный запах белых тубероз и погребальных цветов. Дейрдре, прелестная белая фигурка в центральной ложе, при виде того, как я танцую это, внезапно разразилась слезами, словно ее маленькое сердечко разбилось, и воскликнула:

– О, почему моя мама такая печальная и несчастная?

То была первая слабая нота трагической прелюдии, которой было суждено положить конец всем надеждам и естественным радостям жизни – навсегда. Думаю, хотя иногда и кажется, будто человек продолжает жить, но есть горести, которые убивают. Тело еще влачит жалкое существование на земле, но дух сокрушен – сокрушен навечно. Люди говорят об облагораживающем влиянии горя. Могу только сказать, что эти последние несколько дней, предшествующие удару, в действительности были последними днями моей духовной жизни. С тех пор мною владело только одно желание: бежать… бежать… бежать от всего этого ужаса, и вся моя жизнь представляет собой непрерывную цепь побегов от всего этого, напоминающих скитания Вечного жида или Летучего Голландца; вся моя жизнь теперь лишь призрачный корабль, бегущий по призрачному океану.

По странному стечению обстоятельств психические события находят отражения в материальных объектах. Когда Пуаре оформлял для меня ту экзотическую и таинственную квартиру, о которой я говорила, он поместил на каждой позолоченной двери по двойному черному кресту. Поначалу я находила этот дизайн только оригинальным и эксцентричным, но постепенно эти двойные черные кресты стали воздействовать самым странным образом.

Я уже говорила, что, несмотря на все внешне благополучные обстоятельства моей жизни, я постоянно испытывала подавленность, своего рода зловещее предчувствие, и порой по ночам просыпалась, дрожа от страха. Я держала ночник включенным и однажды при его неясном свете увидела, как из двойного черного креста напротив моей кровати возникла какая-то фигура, закутанная в черное, она приблизилась к изножью кровати и пристально посмотрела на меня полными сострадания глазами. На мгновение меня сковал ужас, затем я включила все освещение, и фигура исчезла, но эта странная галлюцинация, явившаяся передо мной впервые, затем время от времени повторялась.

Я была так обеспокоена этим, что однажды вечером за обедом, который устраивала моя добрая приятельница миссис Рейчел Бойер, поведала ей обо всем. Она встревожилась и с присущей ей добротой настояла на том, чтобы тотчас же позвонить своему врачу.

– У вас, по-видимому, какое-то нервное заболевание, – предположила она.

Приехал молодой симпатичный врач Рене Баде. Я рассказала ему о своих видениях.

– Ваши нервы, очевидно, перенапряжены, вам следует на несколько дней поехать за город.

– Но я даю по контракту концерты в Париже, – возразила я.

– Что ж, поезжайте в Версаль – это так близко, что вы сможете приезжать на автомобиле, а свежий воздух пойдет вам на пользу.

На следующий день я рассказала об этом милой няне своих детей. Она очень обрадовалась.

– Версаль будет полезен детям, – заметила она.

Мы упаковали несколько чемоданов и уже собирались ехать, как вдруг у ворот появилась и медленно двинулась вперед по тропинке тонкая фигура, закутанная в черное. Были ли это мои переутомленные нервы или та же самая фигура, которая являлась мне по ночам из двойного креста? Она приблизилась ко мне.

– Я убежала только для того, чтобы повидать вас, – сказала она. – Вы недавно приснились мне во сне, и я почувствовала, что непременно должна увидеть вас.

Тогда я узнала ее. Это была старая королева Неаполя. Всего несколько дней назад я посещала ее вместе с Дейрдре. Тогда я сказала:

– Дейрдре, мы едем к королеве.

– О, тогда я должна надеть свое robe de fête?[126] – cказала Дейрдре. Так она называла маленькое платьице, созданное для нее Пуаре, искусно сделанное одеяние с множеством вышитых оборок.

Я провела много времени, обучая ее делать настоящий придворный реверанс, и ей это очень нравилось, но в последний момент она вдруг разразилась слезами и пробормотала:

– О, мама, я боюсь ехать к настоящей королеве.

Наверное, бедная малышка Дейрдре думала, что ей предстоит предстать перед настоящим двором, как в сказочной пантомиме, но, когда мы оказались в восхитительном маленьком домике на окраине Буа и ее представили хрупкой изысканной женщине с седыми волосами, уложенными короной, она предприняла отважную попытку сделать придворный реверанс, а затем, смеясь, бросилась в открытые ей навстречу королевские объятия. Она больше не боялась королевы, представлявшей собой воплощение доброты и милосердия.

В тот день, когда королева явилась в своей траурной вуали, я сообщила ей, что мы уезжаем в Версаль, и объяснила, по какой причине. Она сказала, что с радостью поедет с нами, это будет настоящим приключением. По дороге, охваченная внезапным порывом нежности, она заключила в объятия двух моих малышей и прижала их к груди, но, когда я увидела две белокурые головки, погруженные в черное, я снова ощутила ту странную тревогу, которую так часто испытывала в последнее время.

В Версале мы весело попили чай вместе с детьми, а