доказательство существования телепатической связи между нами, я прониклась надеждой, что это непосредственное проявление любви сможет избавить меня от страданий, вызванных несчастьями последних дней, вновь пробудить в груди чувства; и мои дети смогут вернуться, чтобы утешить меня на земле. Но этому не суждено было осуществиться. Лоэнгрин не смог вынести моей острой тоски, моей скорби. Как-то утром он уехал – внезапно, без предупреждения. Я видела пароход, отплывающий от Корфу, и знала, что на борту его Лоэнгрин. Я видела, как пароход удалялся по голубой воде, и чувствовала, что снова остаюсь в одиночестве.

Тогда я сказала себе: «Или я должна тотчас же покончить с жизнью, или же изыскать какие-то способы выживания, несмотря на гнетущую боль, терзающую меня день и ночь». Ибо каждую ночь, во сне или наяву, я снова и снова переживала то ужасное последнее утро, слышала голосок Дейрдре: «Угадай, куда мы сегодня поедем», слышала слова няни «Мадам, может, им лучше сегодня не выезжать» и свой решительный ответ: «Вы правы. Оставьте их дома, дорогая няня, оставьте их и не выпускайте сегодня никуда».

Реймонд приехал из Албании. Он, как всегда, был полон энтузиазма.

– Страна в нищете. Деревни разорены, дети голодают. Как ты можешь оставаться здесь, предаваясь своему эгоистическому горю? Приезжай и помоги накормить детей… утешить женщин.

Его уговоры возымели действие. Я снова облачилась в свою греческую тунику и сандалии и последовала за Реймондом в Албанию. У него были в высшей степени оригинальные методы организации лагеря помощи албанским беженцам. Он отправился на рынок в Корфу и приобрел там необработанную шерсть, погрузил ее на нанятое им судно и отвез в Санти-Каранту, главный порт для беженцев.

– Но, Реймонд, как ты собираешься накормить голодных необработанной шерстью? – спросила я.

– Подожди, увидишь, – ответил Реймонд. – Если бы я купил им хлеб, его хватило бы только на сегодняшний день; но я привожу им шерсть, а это для будущего.

Мы высадились на скалистом берегу Санти-Каранты, где Реймонд организовал свой центр. Вывешенное объявление гласило: «Желающие прясть шерсть будут получать по одной драхме в день».

Вскоре выстроилась очередь бедных, худых, изнуренных голодом женщин. За драхму они покупали маис, который греческое правительство продавало в порту.

Вскоре Реймонд снова направил свое небольшое судно в Корфу. Там он отдал распоряжение плотникам сделать ткацкие станки и, вернувшись в Санти-Каранту, объявил: «Кто хочет ткать из шерстяной пряжи ткань с узорами за одну драхму в день?»

Толпы голодных обратились к нему за работой. Эти узоры Реймонд позаимствовал с орнаментов древнегреческих ваз. Вскоре женщины сидели в ряд у моря и ткали, а Реймонд научил их петь в унисон с работой. Когда узоры были вытканы, получились прекрасные покрывала, которые Реймонд отослал в Лондон, где они были проданы с пятидесятипроцентной прибылью. За счет этой прибыли он смог устроить пекарню и стал продавать хлеб в два раза дешевле, чем греческое правительство продавало маис. Таким образом он основал свою деревню.

Мы жили в палатке у моря. Каждое утро на восходе солнца мы погружались в море и плавали. Время от времени у Реймонда оказывались излишки хлеба и картофеля, тогда мы отправлялись через горы в деревню и раздавали хлеб голодным.

Албания – необычайная трагическая страна. Здесь находится первый алтарь Зевсу-громовержцу. Его прозвали громовержцем, потому что в этой стране и зимой и летом постоянно бушуют грозовые бури и льют проливные дожди. Мы бродили под этими ливнями в своих туниках и сандалиях, и я поняла, что мокнуть под дождем гораздо веселее, чем гулять в макинтоше.

Я стала свидетельницей множества трагических зрелищ. Мать, сидящая под деревом с грудным младенцем на руках, за нее цепляются еще трое или четверо малышей, все они голодны и не имеют пристанища. Их дом сожгли турки, мужа и отца убили, скот угнали и урожай уничтожили. И вот сидит несчастная женщина с оставшимися у нее детьми. Таким, как она, Реймонд раздал много мешков с картофелем.

Мы возвращались в лагерь усталыми, но в то же время мне в душу закрадывалось странное ощущение счастья. Мои дети умерли, но были другие, голодные и страдающие, разве могла я не жить для них?

Именно в Санти-Каранте, где не было парикмахеров, я впервые подстригла себе волосы и бросила их в море.

Когда здоровье и сила вернулись ко мне, эта жизнь среди беженцев стала для меня невозможной. Без сомнения, существует огромная разница между жизнью артиста и жизнью святого. Во мне пробудилась жажда артистической жизни. Я ощущала, что совершенно невозможно моими ограниченными средствами остановить поток несчастья, который представляли собой албанские беженцы.

Глава 26

Однажды я почувствовала, что должна покинуть эту страну многочисленных гор, огромных скал и бурь, и сказала Пенелопе:

– Чувствую, что не могу больше смотреть на все эти страдания. Мне очень хочется сидеть в мечети с одной неяркой лампой и ощущать под ногами персидские ковры. Я устала от всех этих дорог. Не совершить ли нам небольшой побег в Константинополь?

Пенелопа с радостью согласилась. Мы сменили наши туники на обычные платья и сели на судно, направляющееся в Константинополь. Днем я оставалась в своей каюте на палубе, а по ночам, когда другие пассажиры спали, я, накинув на голову шарф, выходила на залитую лунным светом палубу. У борта парохода, опираясь на поручни и тоже глядя на луну, часто стояла фигура, облаченная во все белое, включая перчатки из белой лайковой кожи. Это был молодой человек, державший в руке маленькую черную книжечку, которую время от времени читал, а затем принимался бормотать нечто похожее на заклинание. Его лицо, бледное и измученное, освещали прекрасные темные глаза, оно было обрамлено черными как смоль волосами.

Когда я приблизилась к нему,