неровной, словно бы ее брили ножом, волосы редкие, грязные и сальные торчали во все стороны, и главное – глубокий шрам на лбу чуть выше левого глаза, который и пугал, и интересовал одновременно.

– А ты кто? – парировал чужак.

– Вы не ответили на мой вопрос, я первая спросила.

Мужчина улыбнулся.

– Хе-хе, ты мне начинаешь нравиться, сильный дух. Хочешь знать кто я? Так вот, мой ответ… – незнакомец максимально приблизился к девочке, —…никто. Как и все люди сейчас. Раньше мы были инженерами, политиками, писателями, строителями, а теперь просто «те, кто хочет выжить». Вот я, «из тех, кто выживает»

Саша немного поколебалась, не зная, что ответить незнакомцу на его странный ответ, поэтому она решила начать с простого.

– Как вас зовут?

Он поколебался, тупо уткнувшись в землю и с трудом пережевывая мясо.

– Теодор, – сказал он. – Меня зовут Теодор.

Саша отложила в сторону кусок мяса завернутое в бумагу. Имя незнакомца показалось ей странным,и она даже хотела поинтересоваться, почему именно Теодор, но решила, что сейчас ей нет до этого никакого дела.

– Спасибо, что помогли мне, Теодор.

Он оторвался от поедания мяса и посмотрел на девочку, еле заметно кивнув.

– Ешь давай, тебе сейчас надо много есть, а не чесать языком.

Наступило молчание, и каждый пережевывал остатки мяса, не промолвив ни слова. Саша не спускала глаз с незнакомца, словно надеясь прочитать в нем ответ на один из своих следующих вопросов, который она не решалась никак спросить. Теодор выглядел безмятежным, просто смотрел вдаль, наслаждаясь солнечным светом.

– Зачем спасли? – Решилась Саша на вопрос. – Вы меня могли бросить и…

– Но не бросил, – начал он, не отрываясь от пейзажа вдали. – Знаешь, я не люблю разъясняться перед человеком, которого знаю несколько часов. Спас и все тут, не нужно мне фанфар и прочей этой дребедени, понятно тебе? – В его хриплом голосе явно чувствовалось раздражение.

Саша замолчала, дожевывая кусок мяса. Ей захотелось пить, но после последнего неприятного диалога с чужаком, она боялась спросить у него что-либо. Была бы нога цела… подумала Саша, убралась бы отсюда, на юг, как велел папа. Я боюсь его…

Пока Саша думала о чужаке, смотря на торчащую ветку из снега, он, словно почувствовав ее нужду, поднес ей флягу с водой.

– Размышляешь о том, плохой я или хороший? – спросил Теодор, когда она сделала несколько глотков, и протянула флягу обратно.– Это нормально так думать, я ведь тоже изначально, когда тебя увидел, задумался над этим, плохая ты, или хорошая. Честно говоря, я до сих пор об этом думаю, и размышляю как бы ты поступила не будь у тебя сломана нога и ранена рука. Да и вообще хрень это какая-то: плохой, хороший. Вот убийство это плохо, да? А если хороший человек убил плохого он будет считаться плохим или останется хорошим? В общем бред какой-то.

Саша насторожилась. Мужчина словно бы разговаривал сам с собой, неся какую-то чушь, что выглядело очень странным.

– Так, ты шла куда-то, да? – спросил Теодор.

– Да, – ответила Саша.

– Куда?

– Это не ваше дело.

Теодор улыбнулся.

– Да, в какой-то степени ты права.

Они еще немного посидели, каждый думая о своем, пока Теодор не встал на ноги, отряхнулся от снега и сказал:

– Ладно, надо бы двигаться дальше, пока еще холоднее не стало. – Он надел рюкзак на плечи и взялся за сплетенные между собой стволы елей, служивший ручкой носилок. – Два часа тебя волочить еще. Ох и в долгу ты у меня, облачко, ох и в долгу.

– Куда вы меня тащите? – спросила Саша. Вопрос мужчина не услышал или сделал вид, что не услышал, продолжая тянуть на себя носилки. Все что она видела это большую спину впереди и сгустки пара, выходящие из его рта словно из паровоза. Чуть позже она услышала, как он что-то напевает себе под нос и даже шевелил головой в такт звучанию.

Мне стоит быть настороже, решила для себя Саша.

26. Юлия Гордон

– Интересно, чего они остановились. – Изо рта Дениса Валерьевича шел пар. Сидя в закрытым тканевым брезентом кузове им все равно было крайне холодно, и даже шерсть с тканью, разбросанная повсюду, мало помогала согреться.

Юлия, сидевшая напротив доктора, без конца шмыгала носом, и с момента отъезда из деревни, – а это примерно часа три – не произнесла ни слова. Глаза ее были красными после, казалось, литров вылитых слез. Доктор пытался успокоить попутчицу еще в начале пути, но та послала его к черту. Денис был хорошим врачом-хирургом, но вот в знаниях психологии и умения общаться с людьми, увы, ему не хватало.

– Заправляются, наверное, – предположил он, не дождавшись ответа от Юлии. – Интересно, откуда у них бензин.

Денис посматривал на нее, ожидая, что та скажет хоть крохотное словечко, но женщина лишь издавала тяжелое дыхание, сопровождающееся густым паром. Он заметил, как ее руки дрожат, встал на колени, снял с себя куртку и аккуратно накинул на плечи женщины. Юлия посмотрела на своего давнего друга, который теперь только и остался в одном старом, поношенном свитере молочного цвета.

– Денис Валерьевич, замерзнете же…

– Не замерзну, укроюсь тем, что есть. – Он лег набок и набросал на себя шкуры и тряпки, находящиеся рядом. Холод все еще вонзался в его тело, но это было все лучше, чем ничего.

– Вот же ноябрь выдал, никогда не видел столько снега в начале месяца, про холод-то я и вовсе молчу, – сказал он.

Доктор лежал и смотрел на Юлию, заметил, как из ее правого глаза потекла одинокая слеза.

– Знаешь, – начала она, приковав на себе взгляд Дениса, – а я помню, когда последний раз застала снег в начале ноября, на улице было также холодно и сугробы были почти до колен.

Она вытерла слезу указательным пальцем и посмотрела на брезент напротив, словно бы на нем было только видимое для нее кино, которое она могла пересказывать.

– Стоял две тысячи восьмой, – продолжила она, – мне стукнуло двадцать лет, я была на третьем курсе филфака, сидела в университетской библиотеке, готовилась к предстоящему экзамену… – Она вдруг засмеялась, обнажив белоснежные, ровные зубы, и ее улыбка словно некое колдовство согрело доктора и заставила доктора улыбнуться тоже. – Я тогда все руки в чернилах вымазала, – продолжала она, – прямо вот начиная с кисти и почти до локтя все в синих черточках. Была у меня, знаешь, идиотская привычка, когда задумывалась над чем-то то постоянно шаркала стержнем по собственной коже и даже не замечала этого. Мне, кстати, даже прозвище дали сокурсники