Люси вспомнила фотографию облученного мужчины, которую показывал им с Шарко Юсьер. Она хорошо представляла себе женщин, которые облучались каждый день просто из-за того, что надо было чем-то зарабатывать на пропитание.

— Эйлин предприняла собственное расследование. Она изучала видеозаписи, рассекреченные документы сороковых годов, в которых врачи, работавшие на проект «Манхэттен», приводили статистику, говорили об «уровне толерантности», то есть предельной дозы облучения, не приводящей к необратимым изменениям тканей. Обсуждения такого рода, ведущиеся крупными учеными, были весьма показательны и заслуживали того, чтобы с ними познакомились наши читатели. Вот, например, специалисты по охране здоровья измерили количество радиоактивного стронция в костях детей Невады после испытаний атомной бомбы в пустыне[47]. Пробовали подсчитать, сколько бомб должны были взорвать, прежде чем радиоактивность в организмах этих детей превзошла критический уровень. Интересно, что этот критический уровень открыто обсуждался, но значения его таинственным образом менялись от нормы до тройного ее превышения. Данные об этом Эйлин тоже опубликовала, но у нее были еще сотни примеров.

«И опять дети, — подумала Люси. — Как те, что на снимках, найденных у Дассонвиля». Теперь она была убеждена, что все связано: расследование Эйлин, радиоактивность, рукопись облученного Иностранца…

Хилл все еще не закончил схему проезда — он то и дело отрывался от чертежа, меняя карандаш на кока-колу.

— Эйлин была даже излишне увлечена своим расследованием. Правда, она и обнаруживала совершенно невероятные вещи, связанные с покорением атома, — невероятные и никому до тех пор не известные. Я мог бы еще долго об этом рассказывать и…

— Простите, но я тороплюсь, мне необходимо как можно скорее попасть к Эйлин. Она, надеюсь, мне все и объяснит.

Главный редактор встал:

— Позвольте, я только покажу вам ее последнюю статью. Материал чрезвычайно любопытный. Подождете пару секунд?

Толстяк исчез в коридоре.

Люси вздохнула — она теряла драгоценное время. Хотя, с другой стороны, кое-что стало ясно: побывав на базе ВВС, Валери Дюпре, должно быть, сумела встретиться с американской журналисткой. Обе женщины были одержимы одной темой, направления их поисков были схожи, и Митганг вполне могла поделиться с французской коллегой открытиями прошлых лет.

Снова появился Хилл, он принес газету, развернул ее и показал большую статью:

— Вот последняя бомба Эйлин. Написано в девяносто восьмом году, за несколько месяцев до увольнения. Тут речь о том, что в тысяча девятьсот семьдесят втором году ВВС занялись очисткой некоторых зараженных радиоактивностью территорий: ближайших к индейским резервациям вокруг Лос-Аламоса. Митганг получила тогда доступ к письменным заключениям, составленным экспертами сухопутных войск.

Люси нахмурилась, увидев в центре полосы большую черно-белую фотографию: гигантский контейнер, обнаруженный под землей в пустыне или в месте, сильно напоминающем пустыню, и заполненный тщательно уложенными коробками. На каждой коробке известный всем символ «Осторожно: радиация!»: три расходящихся черных лепестка-лопасти на желтом фоне. Выкапывали контейнер военные в масках, резиновых перчатках и камуфляжных комбинезонах. «Для того чтобы избежать утечки радиоактивности, было надежно запечатано и захоронено 1428 свинцовых коробок», — гласила подпись под снимком.

— В каждой из этих тщательно закрытых коробок находилась сильно поврежденная тушка животного, — объяснял главный редактор, и вид у него при этом был очень серьезный. — Даже не тушка, вернее будет сказать, смесь из костей и остатков шерсти тех, кто прежде были кошками, собаками, даже обезьянами… Получив доступ к документам, Эйлин, естественно, продолжила поиск. Откуда взялись останки этих пораженных радиацией животных? Что с ними случилось? Как они погибли? Она рылась в рассекреченных документах, она в течение долгих недель шла по следу, как опытный детектив, и в конце концов выяснила, что в самом центре Лос-Аламоса существовала секретная лаборатория, где ставили эксперименты на животных с целью проверки воздействия радиации. Лабораторию эту открыли задолго до того, как Америка сбросила атомные бомбы на Японию, а упоминания о ней — какие бы то ни было упоминания — кончились одновременно с проектом «Манхэттен». Между тем здесь годами ставили чудовищные опыты — словно бедствия в Тихом океане было недостаточно. — Толстяк отпил кока-колы и закончил рисунок. — После этой статьи Эйлин все больше погружалась во мрак. Она не появлялась в редакции, проводила все время в библиотеках, архивах или в общении с бывшими сотрудниками лос-аламосских лабораторий и членами независимых комиссий по радиационной безопасности. Ей хотелось идти дальше и дальше, и она принимала лекарства, чтобы продержаться.

— Наркотики?

— В том числе. В общем, я вынужден был попросить ее уйти…

— Вы сами ее уволили?

Хилл, сжав губы, кивнул. Жир собирался на его шее в складки, напоминавшие мехи аккордеона.

— Можно сказать — да. Но я думаю, что и после увольнения она продолжала свое расследование. Она часто мне говорила, что если проводились эксперименты такого масштаба над животными, то наверняка…

Люси вспомнила сообщение в «Фигаро», строчку о «свинцовых гробах», которые «еще потрескивают», и договорила за собеседника:

— …наверняка такие же опыты ставились и на людях.

Толстяк пожал плечами:

— Она не просто так думала, она была в этом уверена. И была убеждена, что найдет об этом информацию в рассекреченных документах или даже не рассекреченных, а в папках, которые забыли уничтожить, — тех, что попросту заблудились, затерялись при пересылках из одного места в другое. Подобное часто случается, и такие документы больше всего интересуют нашу редакцию. Хотя, должен вам признаться, мне-то предполагаемые Эйлин эксперименты казались маловероятными… Но в любом случае после аварии Митганг почти ни с кем не говорила и сидела в своей норе с найденными ею документами совсем одна.

— Можете назвать мне точную дату несчастного случая с Эйлин? Аварии, которая едва не стоила ей жизни?

Хилл протянул Люси только что законченную схему проезда:

— Думаю, это было в апреле или мае девяносто девятого. Но если вам кажется, что тут есть связь с ее расследованием, то это не так. Никто не покушался на жизнь Эйлин. Она сбила ребенка среди бела дня на глазах у пяти свидетелей. К счастью для нее, токсикологи ничего особенного у нее в крови не обнаружили, не то сидела бы в тюрьме и сейчас.