— Ну и что ты хочешь всем этим сказать?

— Что девять снимков были напечатаны на бумаге, покрытой эмульсией с солями серебра. Помните, фотографы в добрые старые времена снимали на пленку, которая боялась света? Ну и с бумагой то же. И вот теперь я вас добью: снимки напечатаны на кодаковской бумаге, это помечено у каждого на обороте. А для печати снятых на пленку фотографий, ясное дело, используют фотобумагу, покрытую эмульсией, в состав которой входят галогенид серебра, сульфат бария и много чего еще. У каждого сорта бумаги есть определенные свойства: вид, плотность, толщина, белизна, она же яркость, влагостойкость, фактура поверхности — матовая или глянцевая, и так далее. Мой коллега обратился в фирму, и ему сказали, что бумагу, которая использовалась для печати того снимка, где ребенок еще без шва на груди, к две тысячи четвертому году перестали выпускать, поскольку мода на цифру сделала ее ненужной. То есть этот снимок самое позднее две тысячи четвертого года. Семилетней давности. — Он приложил указательные пальцы обеих рук к двум лицам на снимках. — Получается, мальчик попал на операционный стол вторично не раньше чем пять лет спустя. Пять лет! А посмотрите: он же нисколько не изменился!

Шарко переводил глаза с левой фотографии на правую и обратно, не в силах пошевелиться. Те же голубые глаза, тот же бритый наголо череп, тот же рост, та же худоба, те же черты… Ему стало не по себе.

— У тебя есть хоть какое-то объяснение?

— Никакого.

Комиссар покачал головой. Да, это непостижимо.

— И все-таки объяснение должно быть. Ну, например… например, двое детей, похожих как две капли воды… Братья?

— Трудно себе представить братьев, схожих до такой степени. Да и смотри, номер под татуировкой тот же.

— Хорошо. А если… если было два фотографа? И один из них в наши дни работает по старинке? Страстные поклонники пленочной фототехники существуют и сегодня.

— Послушай, ты сам-то веришь в то, что говоришь? Нет уж, давай примем очевидное: здесь какой-то фокус, которого при нынешнем состоянии дел нам не разгадать.

Все замолчали, каждый по-своему переживал новость. Юбер спокойно складывал фотографии в стопку.

Шарко и Белланже поблагодарили его, откланялись и пошли на набережную Орфевр, обсуждая по дороге невероятное открытие Юбера. Комиссар качал головой, взгляд его затуманился.

— Верчу эту историю в голове так и сяк… И все время думаю об этих утопленных в ледяной воде женщинах, физически мертвых, но чудесным образом оживших… о фактах искусственного анабиоза, при котором резко замедляются все жизненные функции… о монахах, которых Дассонвиль принес в жертву, чтобы они ничего не могли рассказать… И вот теперь — этот мальчик со швом в области сердца, который вроде как бросает вызов законам природы…

— И что? Можешь сказать точнее, о чем ты думаешь?

— Думаю, а не пытались ли эти люди играть в богов, используя детей как подопытных кроликов?

— Играть в богов? В каком это смысле?

— Исследовать смерть. Работать с ней. Разобраться, что после. И возможно, отменить ее. Или хотя бы отодвинуть. Перевернуть естественный порядок событий. Разве не это пытался сделать Филипп Агонла? И все из-за проклятой рукописи, которая в восемьдесят шестом году, к несчастью, попала в руки сумасшедшего Дассонвиля. Зло притягивает зло.

Они молча поднимались по лестнице. Шарко представлял себе, как похищали этих детей, как держали их взаперти, как незаконно оперировали… Где могли это делать? Что за чудовища играли со столькими человеческими жизнями?

В коридоре полицейским встретился лейтенант, расследовавший дело о смерти Глории. В руках у него было два стаканчика с кофе, и он быстрым шагом шел к своему кабинету.

— Есть что-нибудь новенькое по моему делу, не знаешь?

— А как же. Одного взяли.

Люси с трудом выбралась из Альбукерке на Саутерн-роуд и поехала наконец в верном направлении. Время приближалось к полудню, она умирала с голоду, но останавливаться и завтракать было некогда. В такой спешке можно даже, не колеблясь, плюнуть на ограничение скорости. За чертой города машин стало куда меньше, вместо жилых кварталов вокруг простирались пейзажи из вестернов с таким характерным для них колоритом: в ровном зимнем свете все казалось темно-красным…

Постоянно сверяясь с планом, Люси несколько раз поменяла направление и теперь внимательно следила за тем, чтобы не пропустить указатель поворота где-то на сороковом километре. Но никакого указателя не было. От шоссе в обе стороны разбегались усыпанные гравием и грунтовые дороги; бесплодные земли и высокие скалы вдали были совершенно одинаковыми. Может быть, она, незаметно для себя, проехала нужное место? Люси в нерешительности остановилась у обочины. Никого, ни одной машины, ни единого магазинчика, ни единой автозаправки. Она решила двигаться дальше, — в конце концов, Хилл мог и ошибиться, рисуя свою схему.

Энебель проехала еще с десяток километров к западу, уже готова была развернуться и двинуться обратно, но тут — наконец-то! — увидела прислоненную к деревянному колышку проржавевшую табличку: «Рио-Пуэрко-Рок». Схема, начерченная главным редактором, предписывала следовать в этом направлении. Ура! Она крутанула руль и углубилась в лунный пейзаж.

Вскоре на пути появились первые кактусы, отвесные скалы розового песчаника выстроились в безмолвный лабиринт. Дэвид Хилл говорил: «Забирайте все время вправо как минимум двадцать минут, пока не упретесь в скалу, похожую на индейский вигвам. Потом, кажется, два километра влево…»

Кажется… Ему кажется! Люси долго ехала вперед и почти уже отчаялась увидеть эту чертову скалу, как вдруг она выросла на пути. Оставалось обогнуть ее слева — и… и вот уже виднеется сверкающая на солнце крыша. Люси прищурилась.

Рядом с жилым автофургоном стоял автомобиль.

Чей? Владелицы фургона или?..

Люси сбросила газ и остановилась в сотне метров от непонятной машины, в тени зубчатой гряды скал, которые, казалось, были высечены из коралла. Взглянула на телефон — ни малейшего следа сети… ничего удивительного — в такой глуши. Достала из багажника монтировку, сжала ее в руке и двинулась к фургону. В надежде, что хоть на этот раз лодыжка ее не подведет.

Пригнувшись, на цыпочках Люси подошла к задней стенке странного жилища, на крыше которого обнаружились солнечные батареи и антенна. Рядом грудились штук тридцать шин, валялись остовы разбитых автомобилей, невероятное количество бутылок из-под спиртного, полупустых канистр с бензином и мусорных мешков.

За ее спиной покатились камни, она резко обернулась и увидела в кустах стайку луговых собачек[49]. Животные, похожие на больших толстых белок, вытянув вперед шею, стояли на задних лапках и смотрели на нее в растерянности четырьмя парами темных глаз.