Крайдин все еще пытался выяснить, кем он был и чем занимался. Марисса ответила просто «солдатом», а когда он начал настаивать, подумала и сказала честно:

– Крайдин, я ненавидела тебя как раз то, кем ты был. И кем сейчас не являешься. Думаешь, стоит поднимать со дна наружу ту самую правду?

– Палачом? Наемным убийцей? – он перебирал и все не унимался.

Хуже. Он был тем, кто отдавал приказы убийцам и палачам. Марисса поежилась и покачала головой. Крайдин уловил:

– Хорошо. Если твоя любовь ко мне зависит от ответа, то забудь, что я спрашивал.

Она усмехнулась от нелепости формулировки:

– Крайдин, ты вызываешь во мне страсть. Но я не люблю тебя.

– А вот этот вопрос я тебе точно не задавал и задавать не стану. Твой рот лжив, но твои эмоции дрожат так, что я чувствую каждую вибрацию. Так что не трудись, Марисса, некоторые вопросы я тебе задавать не стану.

Теперь Марисса смеялась:

– Разве это любовь, Крайдин?

– Ты иногда целуешь меня так, что я начинаю опасаться за свое здоровье! – он тоже веселился.

– Так это страсть, похоть, вожделение – все чувства, которыми любая ведьма живет! Не делай вид, что разобрался в моих эмоциях лучше меня самой, это смешно!

Он задумался, а сказал только через несколько минут и намного спокойнее:

– Знаешь, о чем я мечтаю, Марисса? Чтобы ты прокляла и себя – тем же самым. И, кажется, тогда мы стали бы безусловно счастливыми. Неромантичный Крайдин и циничная похотливая ведьма – не могу придумать пары удачнее.

Он перемешивал палкой костер, а комары в самом деле куда-то испарились. Марисса же качала головой, решив не спорить. Потому что как бы она ни воспринимала его сейчас, но правдивость его слов была очевидна – они и есть пара, лучше которой не придумать, если бы только и ее память очистилась от всего ненужного. Но ведь и так очищается, уже сложно вспомнить всю боль, а Крайдин умеет цеплять за самое важное внутри.

Надо же, как интересно устроена личность человека – этот Крайдин Сорк снова сможет стать генералом, полководцем, кем угодно, даже если никогда не вспомнит о том, что является братом короля. Не положение, не право рождения сделало его легендой Накхаса, а сам он будто обречен брать власть в свои руки – над государством, над врагом, над женщинами, над умами. Мариссу больше ничего не тревожило – жизнь просто текла, теперь без ухабов и порогов, и в этой жизни Марисса улыбалась намного чаще.

Они очень расслабились из-за отсутствия неприятностей, потому оказались неготовыми к беде. Путники уже пришли в те земли, которые из памяти Крайдина бесследно стерлись, а Марисса начала их узнавать, ощущая все больше и больше восторга – здесь даже ветра дули теплые, морские, привычные. А путешествие так измотало, что Марисса готова была отдать несколько лет жизни за сон в теплой постели и тарелку овощной похлебки, которую только в этих краях умели готовить правильно. И, поскольку до сих пор они не столкнулись ни с одной серьезной проблемой, свернули в маленький городок – решили продать лошадь с телегой, а на вырученные деньги вдоволь выспаться, наесться и прикупить одежды для зимы, которая скоро придет и сюда.

Вряд ли кто-то из простых жителей мог знать генерала в лицо, Марисса выбрала некрупное поселение, где даже наместника из Накхаса не было, а люди жили той же жизнью, которую вели тысячи лет до войны. Поначалу все складывалось удачно – на Мариссу косились с брезгливым уважением, очень привычно, и теперь была очередь Крайдина уступить право переговорщика ей. Он предусмотрительно держался в стороне, а Мариссе все-таки удалось довольно быстро продать лошадь. Дешево, конечно, как сказал Крайдин. А Марисса похлопала его по плечу и заявила, что в таком месте и нет богатых покупателей, торговаться бессмысленно. Повезло им и с таверной – они вошли в пустынное время, и перепуганная девчушка за стойкой не решилась ни спорить, ни озвучивать причины своей паники. Она выдала ключ от комнаты и даже распорядилась о ваннах.

Через два часа у Мариссы появились причины для беспокойства. Бесы знают, где Крайдин нашел лезвие для бритья, но в чистой рубахе и приведший себя в порядок он стал похож на накхасита гораздо сильнее, чем до таверны. Причем не на обычного бродягу – черные глаза и смуглую кожу ему бы еще простили. В Крайдине чувствовалась порода: с такой прямой спиной не ходят простые служки, таким взглядом смотрят только те, кто не исполняет чужих приказов. Даже без своего роскошного камзола Крайдин вдруг стал милордом, а такое бедным людям сложнее простить, чем все остальное.

Комната у них была одна на двоих, но Марисса и не думала просить разные. И что с того, что кровать узкая? Им было уютно даже на лесных полянах, а уж предаться страсти в чистой постели, пахнущей щелочью, оказалось выше предела мечтаний.

Крайдин тоже ненадолго застыл, рассматривая ее мокрые после ванны волосы, заискрившие рыжиной еще сильнее. Уже от одного этого взгляда Марисса судорожно выдохнула, точно зная, что последует дальше – и что она не будет его останавливать. А если Крайдину вздумается медлить, то сама потянет его к постели.

Он подошел, вдруг взял ее за волосы, сжимая в кулак, потянул назад, запрокидывая ей голову и вынуждая посмотреть на него. Склонился и широко, влажно прошелся языком по шее. Вновь посмотрел в глаза, видя в них или ощущая этим своим странным чувством уже разгорающееся ответное желание.

– Я думаю, что природа жестока, раз создает такую красоту, – сказал он, все еще удерживаясь от поцелуя.

Марисса слабо улыбнулась:

– Все ведьмы красивы. Я уже говорила тебе об этом.

– Склонен верить, – он приблизился совсем немного. – Но мне на эту жизнь хватит одной.

Марисса, ощущая свою власть, решила уколоть:

– Тебе – не знаю. Но мне на эту жизнь тебя одного не хватит. Все ведьмы похотливы, ни одна из них не берет одного мужчину на всю жизнь.

Хотелось разглядеть в его глазах всполох злости или ревности, но Крайдин тоже улыбнулся и ответил равнодушно:

– Это мы еще посмотрим, ведьма. Когда-нибудь и тебе придется признать, что другие мужчины не понадобятся, когда уже нашелся свой.

Марисса положила руки ему на плечи и улыбнулась лукаво:

– Ну, раз на сегодня ты мой мужчина, то, может, хватит болтать?

– Вот тут ты права.

Он с тихим то ли рыком, то ли смехом подхватил ее за бедра, развернулся к постели и бросил, тут же прижимая ее ноги коленом. Начал спешно избавлять ее от одежды, не давая опомниться, но потом все-таки позволил и ей раздевать его. Он не отвлекался на ее ласки, на напряжение, бегущее по коже вслед за ее пальцами, он позволил себе делать все что в голову придет. Убирал ее руки от груди, втягивал в рот соски, прикусывал кожу, сжимал ладонями и почти до боли мял, разводил ее ноги, поднимал за колени, целовал в живот и бедра. Марисса, поначалу пытавшаяся перехватить инициативу и тоже насладиться вкусом его кожи, сдалась и уже податливо принимала голодные ласки. Ее возбуждение уже стало зашкаливающим, но он все продолжал и продолжал только ласкать, хотя обнаженный член иногда терся о ее бедро, становясь от этих движений каменным.