– Доброго дня, путник! – вперед вышел какой-то мужичок деловитой наружности. – А что это за девица с тобой? Уж больно странная. Наши бабки сказывают, что рыжими бывают только ведьмы, но мы тут не дремучие дураки – в курсе, что на юге рыжих девок полно.

– Служанка моя, – неожиданно для Мариссы оповестил любопытных Крайдин. – Да, с юга. А что, запрещено в служанки рыжих брать?

– Служанка? – мужичок подбоченился. – Что-то ты не больно похож на господина, чтобы служанками обзаводиться – хоть рыжими, хоть лысыми.

– Так разбойники напали – все отобрали, мы едва ноги унесли. Вот несколько дней скитаний по трущобам и сказались.

– Разбойники? – ахнула одна из женщин. – Да откуда же? Лет десять про них не слыхали! Вот раньше да, пока его величество с его благородным братом порядок не навели… Неужели снова объявились?

– Вот и мы удивились, – быстро сориентировался Крайдин. – Или не разбойники то? Просто грабители озверевшие?

– Так это караулу сообщить надо! Генерал здесь вроде бы лично гарнизоны ставил, чтобы все дороги под государственным контролем были! А по заброшенным никто и не ходит… Погодите, вы же как раз с заброшенки пришли, кто ж вам виноват?

– А мы никого и не виним, – Крайдин заговорил таким тоном, что все разом притихли и даже сжались, хотя он голоса не повысил. – Заблудились, вышли случайно на заброшенку, там и попались.

– Тогда понятно, – уже осторожнее заговорил мужичок. – Бывают несчастья, бывают. А торговый путь безопасный, спасибо доблестному генералу. У него закон простой и беспощадный – вздумал на дорогу с ножом в руке выйти, так будь добр избавиться сначала от руки, потом от ноги, а уж только после от жизни. Тут даже последний шалопай предпочтет честным трудом зарабатывать, чем по дорогам грабить! Спасибо милорду, что и до наших краев его руки дотянулись!

И бабы подпели, ожив:

– Долгих лет жизни ему!

– Святой человек! Пусть милорду в жизни только счастье достанется!

Марисса прижала кулак к губам и откашлялась. Крайдин не отвлекался от переговоров:

– Я бы еще с удовольствием с вами пообсуждал доблесть святого милорда, долгих лет жизни ему, но домой хочется. Конь у меня добрый, предлагаю обмен – если у вас есть на что меняться, – Крайдин обернулся к Мариссе: – Почему ты опять внутри смеешься? Не сбивай с мысли, потом расскажешь, что тебя так веселит.

Сельчане были дружелюбны и просты, и коня признали «добрым», и что одно седло стоит больше, чем их лошади. Но у Крайдина ушел целый час, чтобы все-таки убедить их на обмен. Марисса помалкивала, а про себя отметила, что ему и в торговле выжить удастся. Особенно когда он так холодно, равнодушно начинает давить, что человек невольно ежится, а потом каким-то невероятным образом решает, что проще согласиться. В итоге из деревни они уезжали, обзаведясь изъеденными молью шалями, худой кобылой и двухколесной телегой – Крайдин решил, что для их путешествия это лучше, чем один хороший военный конь. От обеда и ночлега отказались, хотя деревенские сердечно звали и платы не просили. Но Марисса с Крайдином понимали, что последуют расспросы, а лучше избежать любых разговоров, чем остерегаться сказать что-то не то.

Провожать зачем-то тоже вышли почти всей деревней и нараспев повторяли, чтобы больше с торговой дороги не съезжали, разбойников в этих спокойных местах своей глупостью не прикармливали.

Марисса покрыла шалью голову, чтобы не привлекать к себе внимания, а ехать в повозке действительно оказалось намного удобнее. Сидят себе рядом, никому не надо следом бежать или придерживать галоп, и лошадке не так тяжело. И начало казаться, что путь наконец-то начал оставаться позади, мелькая деревьями по обочинам.

– Все-таки как нам повезло, что у нас с тобой есть я, – Крайдин тоже пребывал в отличном настроении.

– Вспомнишь об этом, когда снова снег пойдет. И возрадуешься, что у нас есть я! – смеялась Марисса.

– Бесы, а ведь и точно. Почему мне никогда не удается себя так похвалить, чтобы ты не удержалась и поцеловала меня в щеку?

– Вот уж не дождешься! Через такую многодневную щетину не доцелуешься при всем желании.

– Было бы желание, Марисса.

– Вот именно!

– Тогда хоть обняла бы. Так, невзначай, по-сестрински, – он подмигнул.

Марисса насупилась для приличия, хотя от радостного настроения хотелось смеяться:

– Я всю твою иронию пропускаю мимо ушей! Так что не старайся, Крайдин.

– Пропускай, пропускай. Но ночью все равно прижмешься, деваться-то некуда.

И Марисса прижималась. Но с каждым разом все отчетливее понимала, что ложь, их разделяющая, уже мерцает в воздухе неосязаемым призраком и с каждой ночью становится все тоньше.

Все селенья остались позади, что означало приближение к старой границе государства. Редкие путники на них не обращали никакого внимания: Марисса закрывала волосы, а Крайдин на всякий случай опускал лицо. Так ехали и останавливались на отдых в лесу, вынужденные постоянно общаться.

И Марисса все чаще замечала за новым Крайдином старого. Наверное, так в маленьком ребенке иногда верно узнаются черты родителя – вроде бы неосознанно, почти невинно, но сходство такое, что не знаешь – то ли ужасаться, то ли смеяться.

– Садись ближе, Марисса, я не кусаюсь, – он задумался ненадолго. – Хотя кусаюсь, конечно. Но твоя вредность твою одежду не подсушит, в отличие от огня.

– Я не вредничаю! – протестовала Марисса.

– Ну да. Госпожа «я скорее отморожу задницу, чем прижмусь к этому гаду».

– О-о, – она саркастично вскинула брови. – Теперь ты не только мои эмоции, но и мысли дословно читаешь?

– Это ж каким надо быть идиотом, чтобы не суметь их прочитать – ты даже глаза по-разному щуришь на «гаде» и «мерзавце». Иди ближе, сказал! А не то сама в другой раз пойдешь белок стрелять.

Марисса шантаж уловила и, недолго думая, плюхнулась на бревно рядом, выхватывая у него самый зажаристый кусок, нанизанный на палку.

– Раскомандовался! Я, между прочим, ягод собрала!

– Ага. Так и будем жить: я на мясе, ты на ягодах. Общественное разделение труда, тысячи лет обмена, но мы с тобой до этого прогресса созреем, только когда околеем от голода.

Марисса усмехнулась. Память его работала очень избирательно – Крайдин явно помнил и многие прочитанные книги, и термины, и рассуждал иногда как архиватор, но не мог припомнить ни одного имени знакомого или друга. Пустота будто прошлась по его голове редкими зубьями, начисто выбелив только людей и события, но оставив все остальное. Притом его ироничность никуда не испарилась, а лишь зрела с каждым днем.

– От голода мы вряд ли околеем, – ответила она, с удовольствием пережевывая несоленое мясо. – Скорее уж от холода. Как же научиться переносить этот теплый воздушный купол с собой и днем? Вот бы путешествие сразу заладилось!