еще во время Движения 4 мая 1919 г., оказались в авангарде ширящейся кампании, призывавшей Китай последовать за советским блоком по пути либерализации.

Спустя всего лишь одно десятилетие ситуация кардинально переменилась. Теперь студенты-активисты Пекинского университета, как и учащиеся в кампусах всех уголков КНР, боролись друг с другом за звание наиболее непримиримого и категоричного защитника диктатуры пролетариата. Учащиеся начали преследовать преподавателей с опытом обучения за рубежом или с репутацией либеральных мыслителей – зачастую тех же людей, которые уже были объектом кампаний за идеологическую перестройку и за борьбу с правым уклоном. Гонениям подверглись и официальные партийные лица, которые, с точки зрения студентов, потворствовали распространению влияния «чуждых классовых элементов».

Еще более поразительным проявлением узкого догматизма была склонность студентов-активистов подвергать свои жертвы страшному по жестокости порицанию, к которому примешивались личные нападки и физическое насилие. В процессе все более частых собраний критики и борьбы – осознанного воспроизведения ритуальных унижений землевладельцев и иных классовых врагов в период земельной реформы и иных политических кампаний – студенты-активисты заставляли обвиняемых носить колпаки и вешали им на шеи тяжелые дощечки. Жертв поносили и оскорбляли, грубо шпыняли, таскали за волосы. Людям заламывали руки за спину, пока они не вставали на колени. В отдельных случаях их подвергали тяжелейшим побоям. Только в Пекинском университете, который в этом смысле мало чем отличался от других высших учебных заведений, по состоянию на середину июня рабочая группа зафиксировала подобные инциденты в отношении 178 партийных кадров, преподавателей и учащихся. Последствиями насилия стала серия самоубийств.

В конечном счете рабочая группа выступила против применения неограниченного насилия после событий 18 июня, когда по кампусу прокатилась волна ожесточенных собраний критики и борьбы. Около 70 партийных кадров и членов профессорско-преподавательского состава с вымазанными черными чернилами лицами были выведены на наспех сбитые платформы. Окружающие обрушились на этих людей с побоями и выкриками с обвинениями. Особое возмущение вызывали сообщения, например, о происшествии, когда некий молодой человек хватал двух полураздетых чиновниц за интимные места. Большинство жертв надругательств были членами партийного комитета или нижестоящими секретарями объединенных партийных ячеек и отделений Пекинского университета. Рабочая группа направила людей для прекращения актов насилия и оказания первой медицинской помощи пострадавшим[152].

Рабочая группа осудила разжигание ненависти и направила порицающий «инцидент 18 июня» отчет в Секретариат ЦК КПК, где все еще заправляли Лю Шаоци и Дэн Сяопин. Двумя днями позже документ был распространен в качестве доклада ЦК КПК по партийным комитетам всего Китая с комментарием относительно «корректности и своевременности» действий рабочей группы. Вооруженные этой новой директивой рабочие группы приступили к карательным мерам против студентов, отказывавшихся подчиниться «общей воле». Учащиеся, которые, вопреки предостережениям рабочих групп, продолжали призывать к насильственным действиям, брались на заметку, подвергались критике и задержанию. Тем, кто противодействовал осуществлению полномочий рабочих групп, выносились предупреждения с угрозой наказаний. Собраниям критики и обвинениям в антипартийной деятельности подвергались те, кто требовал вывода из кампусов рабочих групп или требовал проведения собственной «культурной революции» под контролем учащихся и профессорско-преподавательского состава. В рамках кратковременных попыток восстановить авторитет рабочих групп практически во всех вузах критике подвергалось заметное меньшинство противников рабочих групп. Иногда на таких людей навешивали позорные политические ярлыки, а их имена фиксировались рабочими группами в списках нарушителей порядка [Walder 2009: 62–63, 70–84].

Именно этот документ и кампания по консолидации полномочий рабочих групп дали Мао повод для возвращения в середине июля в Пекин, где он набросился на рабочие группы – а заодно и Лю Шаоци с Дэн Сяопином – за «подавление студенческого движения» и формирование в вузовских кампусах «диктатуры». Мао полностью игнорировал тот факт, что по большей части рабочие группы с поразительным рвением вели развязанную им же самим кампанию против ревизионизма в вузах. Он оставил без внимания информацию относительно того, что рабочие группы применяли в отношении отдельных повстанцев в кампусах репрессии в ответ на поднятую там волну насилия. Мао приказал всем рабочим группам покинуть учебные заведения к концу июля. В дальнейшем кампанию по борьбе с ревизионизмом должны были проводить сами вузы [MacFarquhar, Schoenhals 2006: 81–84].

Мы можем предположить, что с учетом того, что Мао добился полноценного порицания и вывода рабочих групп, студенты-активисты могли объединиться с целью общего противостояния вузовским чиновникам. Но этого не произошло. В студенческом движении с самого начала имел место глубокий раскол. Мао не учел, что большая часть рабочих групп позволяла практически неограниченные нападки на партийные организации при университетах. Такая политика приветствовалась в кампусах большинством активистов, которые устанавливали с радикальными рабочими группами близкие отношения и поддерживали преследование меньшинства, ставившего под сомнение действия этих групп. С выводом рабочих групп сотрудничавшие с ними учащиеся, оказавшиеся в кампусах в значительном большинстве, взяли вузы под свой контроль и начали проводить выборы в вузовские комитеты «культурной революции». Естественно, преимущество на выборах было за большинством.

Все описанное стало основанием для формирования глубоких и стойких разногласий между людьми. Студенты, которые вступали в противостояние с рабочими группами и, соответственно, подвергались наказанию, требовали, чтобы кампания больше фокусировалась не на сотрудниках университетов, а на членах самих рабочих группах. Учащиеся указывали, что их сокурсники, сотрудничавшие с рабочими группами, оказывались соучастниками подавления неповиновения и, в связи с этим, не имели права возглавить «культурную революцию» в их вузах. Звучали требования, чтобы члены рабочих групп вернулись в университеты для участия в собраниях критики и борьбы и признали свое преступное стремление сломить движение «революционных масс».

Большинство студентов-активистов воспринимали такие упреки как плохо прикрытые обвинения в свой адрес. Эти люди полагали, что они обоснованно содействовали проведению чисток, координируемых радикально настроенными рабочими группами, и что меньшинство недовольных преувеличивали ошибки рабочих групп и пытались дезавуировать их успехи. «Меньшинство недовольных», по сути, указывало на то, что большинство студентов были ревизионистами или «консерваторами», а большинство заявляло, что меньшинство заслужило свою участь и было заинтересовано лишь в спасении своей репутации. В течение августа университеты были охвачены шумными спорами между этими двумя лагерями студентов. Дискуссии иногда перерастали в драки. По мере формирования организационных структур хунвейбинов практически во всех вузовских кампусах состоялись разделения на фракции большинства и меньшинства[153].

Фракции большинства взяли кампусы под свой контроль и, желая продемонстрировать свой боевой дух, организовывали собрания критики и борьбы, после которых обвиняемых заключали в импровизированные тюремные камеры и заставляли в составе «бригад трудовой реформы» копать землю и чистить общественные уборные. Фракции меньшинства фокусировались на ошибках рабочих групп и ставили под сомнение законность результатов выборов, которые привели фракции большинства к власти. Мао и ГДКР