– Это неправда. Вы назначили Юстовой встречу, – сказал Пушкин, показывая клочок бумаги. – Записка найдена в сумочке Юстовой, что занесено в протокол осмотра места преступления. Подписано «Лютик».

Привстав с кушетки, Урсегов прищурился на записку.

– Какая глупость! – вскричал он. – Алексей, как же не стыдно… Да, я писал эту записку, не отрицаю. Только предназначалась она Авиве Капитоновне… Назначал с ней встречу… И было это месяца три или даже четыре назад… Тем более там написано: у матушки Гусыни!

– Когда был жив господин Бабанов?

– Ну конечно! – обрадовался граф. – Наконец-то ты понял…

– Просили у нее восемь тысяч, чтобы закрыть карточные долги… Такую огромную сумму мадам Бабановой взять было неоткуда, муж не дал бы. Она взяла из кассы взаимопомощи невест. Потому что безумно влюбилась в вас… Теперь отдавать вовсе не надо.

Урсегов старательно разглаживал простыню на кушетке.

– Алексей, ты делаешь мне больно… Не пойму, как узнал про мою беду, но ты прав: попался шулеру, спустил столько, что заплатить не мог… Авива помогла… Но слово чести: собирался отдать…

– Из приданого Астры Федоровны?

Он скривился, будто проглотил горькую настойку.

– Ну зачем ты так… Сам же понимаешь…

Пушкин понимал, что дети не только наследуют породу отцов, но и их грехи. Не желая того. Карточные и прочие.

– Стали любовником Авивы Капитоновны до смерти господина Бабанова?

Граф захрипел и прокашлялся.

– Ну, тебе совсем неведомы правила приличия…

– Значит, до, – заключил Пушкин. – Подарили ей аграф в виде лютика голубого. Ваша лицейская кличка?

Граф тяжко вздохнул.

– Что за полицейская бестактность…

– Затем сделали предложение ее дочери. Оставаясь любовником ее матери…

– Зато теперь приличия не пострадают. – Урсегов сладко улыбнулся. – Я женюсь на Авиве, ты на Астре. Каждый получает по заслугам… Не хватит ли об этом?

– Мадам Вейриоль уверена и готова подтвердить под присягой, что вы были с Юстовой утром 25 апреля в примерочной…

– Дура и шантажистка эта Вейриоль! Хочешь знать, где я был? Изволь: около одиннадцати Авива приехала ко мне домой. Весело провели полчаса в моей спальне… Камердинер ей открыл дверь… Больше стесняться нечего… Доволен?

Пушкин ничем не выразил своего отношения к стыду и его видам.

– Где были вчера в это же время? – спросил он.

Урсегов наморщил лоб, с трудом вспоминая.

– Где я был? Ах да… Проснулся, как обычно, около десяти и поехал завтракать в «Славянский базар». У них чудесные поздние завтраки… Потом поехал с Авивой кататься в Петровский парк… Ну, теперь убедился в моей невиновности?

– Позавчера Астра Федоровна подала объявление Алой Ленты, – сказал Пушкин. – Она хотела изобличить вас в глазах матери. Вместо графа Урсегова прибыл господин Толоконников, торгующий скорбными товарами. Задержан за развращение несовершеннолетней барышни. На допросе в полицейском участке показал, что это вы указали ему объявление и объяснили его смысл… Приехал сюда прямо из участка…

Совсем не как аристократ граф принялся хлопать себя по лбу.

– Идиот… Какой же я идиот… Алексей, поверь, глупейшая нелепость… В мыслях не было устроить такую подлость… Скажи, она… Астра Федоровна не пострадала?

Пушкин молча покачал головой.

– Ох, ну слава Богу… Будет мне урок: не чесать языком с купцами и дураками… Простишь? – И он покаянно сложил ладошки.

Прощение сыскной полиции было неведомо.

– Делаем вывод: как минимум два раза, в 1892 и 1893 году, вы, граф, лишали девиц невинности за приличное вознаграждение, – сказал Пушкин.

Тут Урсегов вскочил и приложил руку туда, где под простынею билось его сердце.

– Алексей, слово чести… Клянусь чем хочешь: подобными вещами не занимаюсь… Малолетние девицы не в моем вкусе. Ничего не умеют, одни слезы. Я предпочитаю женщин зрелых, которым терять нечего… Ну, ты меня понимаешь, как мужчина мужчину… А все прочее – гадкие слухи. Из попечительского совета ушел потому, что все время деньги тянут…

– Бутович должна была стать женой вашего друга. Она шантажировала вас тем, что случилось два года назад?

– Да о чем ты! – возмутился граф. – Ничего подобного! Как можно шантажировать человека, который не сделал ничего дурного, кроме карточных долгов? Да и те отдаю…

– Кого же тогда покрываете? – спросил Пушкин.

Урсегов запахнул простыню.

– Ну посмотри на меня, стою перед тобой, как при рождении: кого я могу покрывать? Зачем? Поверь, Алёша, невинен, как младенец…

И он подмигнул.

– Последний вопрос, граф… Рассказывайте о вашем «Клубе веселых холостяков»…

Урсегов только этого и ждал.

– Давно бы так! Пойдем в мыльную, наши тебя заждались… Примем тебя в члены клуба. Заодно смоем все грехи… Надеюсь, я оправдан?

Граф был столь любезен, что предоставил чиновнику сыска свое купе, чтобы облачиться в банный наряд.

А между тем Агата, замотанная в простыни, уже скучала за ширмой. Душно и нет оранжада, как в Клину…

Пока все складывалось наилучшим образом.

Приехав с мадам Бабановой, сестрами и Василисой в семейном ландо, она не замечала красот гостиной в стиле «французский ренессанс», которая находилась в женском отделении. В семейном купе она приняла девичью рубашку у Астры Федоровны, как требовали традиции, и обмоталась простынями так, что превратилась в живую статую. Понять, кто скрывается под простынями – мужчина или женщина, – было трудно. Авива Капитоновна заметила, что в парильной будет душновато, но Агата ответила, что боится обжечь кожу паром. Нарочно отстав, она не пошла за всеми в парильную. Подхватив таз и кем-то оставленный веник, Агата пробралась в дальний угол мыльной и нашла дверку. Дверка оказалась не заперта. Легонько толкнув, она проскользнула на мужскую часть. И затворила за собой.

Видеть голых мужчин Агата не стыдилась. Но отчего-то сердечко ее билось учащенно. Как обещал граф, ширма небеленого холста, которую иногда ставили мыльщики, чтобы скрыть слишком застенчивых или известных господ, стояла, где должна. Прикрываясь тазом как зонтом, Агата зашла за ширму и стала ждать.

В парильную входили и выходили. Доносились мужские голоса. Ей казалось, что голоса похожи на те, что были в Клину. Затем слышались новые, куда более похожие. Агата решила не гадать, а дождаться. Наконец раздался хорошо знакомый голос графа. Он собрал друзей в мыльной. Агата никого не могла разглядеть за ширмой. Зато услышала, как представляет каждого поименно: Исидор Гурлянд, Рихард Ферх, Александр Тангет…

Она еще подумала, для чего этот парад? Пусть скорее заставит их говорить.