По словам Мишо и Дама, Клебер трижды делал жителям Булака подобные предложения; ал-Джабарти насчитал их пять, ат-Турк - целых восемь, но все эти авторы сходятся в том, что повстанцы сочли мирные инициативы французского главнокомандующего свидетельством шаткого положения его армии (как мы видели, зерно истины в таких представлениях всё же имелось) и отклонили их. Тем самым судьба Булака оказалась решена: на его-то усмирение сил у французов хватало. Эта операция, по признанию Дама, была задумана как показательный акт устрашения, который должен был продемонстрировать повстанцам Каира возможности французской армии и дать понять им, что ждет их самих в случае дальнейшего неповиновения: «Взятие Булака должно было ускорить взятие столицы, жители которой считали нас слишком слабыми, чтобы подчинить этот первый город. Его пример должен был повлиять на поведение командиров турецкой армии, которых шейхи Каира призывали капитулировать».

Прибытие 13 апреля из Дельты 21-й легкой полубригады генерала Бельяра, насчитывавшей в своих рядах немногим более 1300 чел., и артиллерийского парка из Розетты позволило Клеберу осуществить штурм Булака, практически не снимая дополнительных войск с фронта. После того как 14 апреля жители Булака отклонили последний ультиматум, на следующее утро, 15 апреля, был назначен штурм города, общее руководство которым осуществлял генерал Фриан. Кроме войск Бельяра в нем принимали участие две роты гренадеров из 32-й линейной полубригады, легкая артиллерия дивизии Фриана и отряд саперов.

Отмечая упорную оборону защитников Булака в тот день, официальные французские источники весьма скупы на подробности происходившего. Однако и они вскользь упоминают об «ужасах», выпавших на долю обитателей этого города. Наиболее лаконичен рассказ о штурме в отчете Мишо.

Французские войска, пишет он, «на заре ринулись по улицам, защищаемым неприятелем, атаковали и захватили множество баррикад, с которых турки вели самый интенсивный огонь, убили всех, у кого нашли оружие, и подожгли те дома, которые не смогли захватить. В Булаке имели место все те ужасы, которые случаются, когда город берут приступом. Генерал Фриан приказал положить им конец, как только убедился, что город взят. Наиболее влиятельные горожане бросились перед ним на колени, прося милости для того, что осталось от этого несчастного города. Им было даровано прощение».

Чуть больше подробностей приводит генерал Дама в «Докладе»:

«Город подвергли интенсивной бомбардировке, чтобы испробовать еще и такое средство принуждения к покорности, прежде чем ввергнуть его в хаос, возникающий при штурме живой силой. Однако мятежники продолжали сопротивление, ведя интенсивный огонь из домов, в которых укрепились, и через бойницы баррикад, защищавших подступы и перекрывавших проходы. Тогда артиллерийским огнем была проделана брешь, прозвучал сигнал к атаке и солдаты одновременно ринулись ко всем укреплениям. Большинство было взято приступом, некоторые продолжали сопротивление. Неприятель защищался с величайшим упорством. Каждый дом становился для него новой Цитаделью, уничтожить которую могло только пламя. Это вызвало ожесточение солдат. Они поджигали все дома, которые не смогли захватить. Вскоре уже повсюду можно было услышать вопли ярости и отчаяния. Среди такого хаоса этим неистовым людям было вновь предложено прощение, но они его вновь отвергли. Стрельба возобновилась, вновь полилась кровь, и пламя пожрало большую часть этого густонаселенного города, пока, наконец, побежденные не воззвали к милости победителей.

Главы всех корпораций предстали перед генералом Фрианом с выражением покорности. В тот же миг беспорядок прекратился, военные действия остановились, с высоты минаретов и на всех площадях было оглашено прощение. Главнокомандующий немедленно его подтвердил».

Картина немедленного прекращения насилия по мановению руки генерала Фриана выглядит излишне театральной. По словам ат- Турка, остановить бесчинства оказалось далеко не так просто:

«Жители попросили пощады у генерала Бельяра, тот приказал прекратить резню, но солдаты грабили дома, лавки, конторы и склады, овладевали женщинами и юными девами. Складированное в Булаке имущество христианских и мусульманских торговцев - хлопок, рис, кофе, кошельки с деньгами - составляло огромную ценность общей стоимостью в 20 тыс. “кошельков”. И всё оно было утрачено во время тех событий, а треть Булака - сожжена».

А вот как происшедшее в Булаке описывается шейхом ал-Джабарти:

«Французы овладели Булаком и предались грабежу и разбою, поступая с населением так, что при воспоминании об этом волосы седеют от ужаса. На всех дорогах и улицах валялись трупы. Здания были сожжены, особенно дома и дворцы, выходившие к Нилу и расположенные на окраинах Булака.

Многие жители, убедившись в победе французов, спасаясь, бежали в Верхний Египет. Но французы окружили город и не давали никому выходить из него. Они захватили лавки, торговые дворы и склады, завладели хранящимся там имуществом и товарами, заняли дома и захватили находившиеся там вещи и деньги, женщин, служанок, мальчиков и девочек, склады с зерном, сахаром, льном, хлопком, семенами, рисом, жирами, благовониями - одним словом, захватили столько, что всего не описать ни в каких строках и не охватить никакой книгой».

Справедливости ради заметим, что ал-Джабарти не присутствовал при описываемых событиях и мог рассказывать о них только с чужих слов. Тем не менее его изложение происшедшего полностью подтверждается показаниями французских очевидцев и участников штурма. Например, свидетельством Муаре:

«25 жерминаля VIII года [15 апреля] мы с нескольких сторон атаковали дерзкий и несчастный Булак. Он защищался с упорством, но после нескольких часов боя мы выбили его ворота и ворвались внутрь. Как же этот бедный городок заплатил за свой неразумный бунт! Я видел там, что большинство жителей были заколоты штыками, множество домов сожжено и всё разграблено. После этой печальной и жестокой экзекуции те, кто видел Булак раньше, не могли его узнать».

Офицеру Ришардо, чьи орудия вели артиллерийскую подготовку к штурму, издали показалось, что сопротивление повстанцев было не слишком упорным. Однако и он ужаснулся тому, что пережил Булак после взятия его французами:

«Город, как можно догадаться, был подвергнут грабежу и опустошению. Несколько офицеров, пытавшихся воспрепятствовать хотя бы иным эксцессам, рисковали своей жизнью. Солдат в этих ужасных обстоятельствах уже не признает над собой никаких начальников. Дисциплина для него - всего лишь безжизненное правило. Ему чуждо всякое чувство гуманности. Он руководствуется лишь чувством мести, которое всегда сле- по в своем яростном исступлении. Нет ничего более печального, чем взятие города штурмом, ибо нет ничего страшнее, ужаснее, чем следующее за этим разграбление, которое никакая сила не способна остановить».

Гренадерский офицер Франсуа Виго-Руссильон, судя по его реакции на происшедшее, вполне мог быть среди тех командиров, кто тщетно пытался унять ярость своих подчиненных:

«...Чтобы устрашить Каир, солдатам был разрешен грабеж, и они, совершив тысячу ужасных деяний, подожгли этот город. Я уже был ранее знаком с подобными сценами насилия, но не с такими эксцессами, которые, как я видел, совершались в Булаке. Это было омерзительно!