решили, что я буду им полезен. Я же все-таки иностранный гражданин. Восьмидесятые годы прошлого века были пропитаны подозрительностью и постоянным мониторингом состояния советской идеологии. Устойчива ли? А если нет, то где пробоина? Прийти могли к любому, кто посмел усомниться. Было много тех, кто кивал и поддакивал, а потом писал доносы. Мы с Виктором во время наших посиделок никогда всерьез не обсуждали политику. Максимум, что могли – словесно пройтись по непосредственному начальству по поводу организации рабочего процесса, если приходилось бывать в странах третьего мира. Виктор и не стал бы обсуждать серьезные политические темы – он всецело принимал, что происходило в его стране. Не возмущался, не осуждал. Не потому, что был равнодушным человеком, а потому, что считал подобные разговоры нецелесообразными. Я это сразу понял и был благодарен ему за то, что он не заставлял меня отвечать на неудобные вопросы. Мы были друзьями. Или хорошими знакомыми. Как угодно. Но каждый с уважением относился к границам другого, а они порой очень тонкие.

– Вы подозревали, что можете не сойтись во мнениях?

– И это тоже. Сколько людей разошлось из-за различных мнений! Миллионы! Зачем нам было это испытывать на себе? Я не поддерживал Советскую власть, но мне было удобно жить в Советском Союзе. Скажи я другу, что мне не нравится, ему бы тоже это пришлось не по душе.

А тогда, после того как пропал Виктор, ко мне пришли три человека с Лубянки. Представились, показали свои документы. Я пригласил их, как и вас, пройти в комнату. Предложил выпить. Разумеется, они отказались. Спрашивали о Громове. О его планах, о его настроении, о последнем нашем разговоре. Скрывать мне было нечего, и я все честно рассказал. Их интересовало, не планировал ли Громов перейти границу Советского Союза? Я ответил, что если бы он хотел, то давно бы это сделал – ведь КГБ тоже был в курсе, что Громов частенько мотается по миру. Что же ему мешало сбежать раньше? В общем, поиздевался над ними немножко. Больше не приходили. Но потом я понял, что обо мне никто не забыл. Началась слежка. Возле дома постоянно дежурила серая «Волга». Иногда они меняли место, и я обнаруживал ее в соседнем дворе. Или на другой стороне улицы. Вероятно, они хотели уличить меня в обмане. Но повода я не дал. Я не знал, куда исчез Виктор. Я не знал, где он. Не знал, что он замышлял. Поэтому сам терялся в догадках.

– И они оставили вас в покое?

– Месяца через два серой «Волги» уже не было. Не появилась она и потом. Может, они пересели в другую машину? Но тогда я бы заметил ее. Да, они от меня отстали. Обшарил квартиру в поисках «жучков», но нашел только двух настоящих, высохших. Я даже расстроился.

Лев Иванович на миг задумался, вспомнив Полину. Она была уверена, что КГБ не имеет отношения к убийству Громова. А что по этому поводу думает Корман?

– Думаю, в стену Виктора определил кто-то другой, а не КГБ. Уж слишком странный и хитрый способ избавиться от человека даже для них, не находите? – резонно заметил Корман. – А ко мне им в таком случае зачем было приходить? К чему была тогда вся эта показуха?

– Да, не клеится, – согласился Гуров. – Но мы ищем, ищем.

– Ищите среди других, – посоветовал Корман. – Ищите там, где нет шансов найти. Он не мог сам запрыгнуть в стену и заложить себя кирпичами. Мой бедный друг. Что же с тобой случилось?

– Мы распутаем эту историю, – пообещал Лев Иванович.

Новость о том, что Громов имел внебрачного ребенка, не то чтобы удивила, но показалась сыщику весьма примечательной. До этого круг тех, кто когда-либо пересекался с потерпевшим, был достаточно узкий. Алла Ланская, Стив Корман и, возможно, его коллеги, которых нужно было еще найти. Теперь же выяснилось, что был еще ребенок от любовницы, которая была замужем. И со всеми Громов поддерживал связь. Но Корману в свое время он не предоставил никаких данных. И где теперь искать этих людей?

– Вот вы сказали, что ваш друг тесно общался с семьей своей любовницы, – напомнил Гуров.

– Да-да, так и было, – живо откликнулся Корман.

– А как он познакомился с той женщиной?

– О, об этом Виктор рассказывал, – улыбнулся Корман.

– А говорили, что он не особо распространялся на эту тему, – заметил Гуров.

– Захотели подловить меня? – состроил хитрую мину американец. – Не вышло. Вы не спрашивали – я не говорил.

– Подловили меня? – в тон Корману спросил Гуров. – Верно, не спрашивал. А сейчас хочу знать.

– Это случилось в Колонном зале Дома союзов. Не помню, что за мероприятие там устраивалось, но на него были приглашены передовики производства. Виктор попал туда как фотокорреспондент. Освещал события через объектив камеры. После мероприятия был запланирован банкет в ресторане, и Виктор тоже туда отправился. Дело было поздно вечером, Громов решил переговорить с гостями в надежде набрать материал для подводки к будущим фотографиям. Один из приглашенных был сильно пьян, ему стало плохо, и добрая душа Громов проводил его в туалет, чтобы тот облегчил желудок, но принятые меры не помогли. Тогда Виктор, собиравшийся уходить домой, решил вывести бедолагу на свежий воздух. А тот, представьте, еле на ногах стоит и лыка не вяжет. Виктор вызвал такси и, загрузив туда своего нового знакомого, попросил таксиста отвезти того домой. Таксист отказался везти алкаша, к тому же тот не смог назвать свой адрес. С горем пополам таксисту и Виктору общими усилиями удалось вытянуть из него адрес. Виктор довел его до квартиры, и когда дверь открыла жена в стельку пьяного представителя производства, мой друг, как он сказал, остолбенел. Он влюбился в нее там же, где стоял. И держал при этом под руки ее пьяного мужа. Она спросила, кто заплатил за такси, и обещала вернуть Виктору деньги. В ответ он оставил свой телефон.

Он и не надеялся ее увидеть снова. Думал, что долг ему вернет тот самый муж. Но вместо мужа позвонила она. Они встретились. Тогда-то все и случилось.

Она сообщила ему о своей беременности сразу же, как только узнала. Твердо заявила, что не хочет разводиться – любит мужа, несмотря ни на что, и понимает, что поступила плохо. На аборт тоже не согласна.

Виктор принял все ее условия, но и свои поставил. Он хотел быть рядом, несмотря ни на что. Быть рядом со своим ребенком хотя бы так. Помню, он сказал, что дал ей клятву: он никогда не заявит