города, вернее с Элизиума.

— Это где?

— Место такое за стеной. Раньше называлось Элизиум, теперь — Джудекка.

— Говорил же я, что там живут! — встрял Илья.

— Как догадался?

— Увидел сигнальные ракеты, решил, померещилось. Я тогда был не совсем здоров.

— Скажи, чуть коньки не отбросил. Еще бы маленько, и в зомби превратили, — напомнил Сергей.

— Живут там, а как же, — подтвердил дед и пошаркал к выходу.

— Пойду баню затоплю. Не мыты, поди, с самого проявления?

* * *

— Слышь, как второй раз проявляюсь! — Сергей лежал на полке. На полу валялся облетелый веник. Широкая спина Углова пылала. Руслик сидел ступенькой ниже и чуть покачивался. И его укатали. Илья встал, поддать пару.

Дедок соорудил себе славную баньку. Все настоящее: каменка с прямым дымоходом, полки, влажные, черные бревна стен. Будто обратно родились. Сейчас выйдут, а там: самовар, водочка и сугробы за мутным, морозным окном.

Парились уже который час. Наружу почти не выглядывали. Только вначале Сергей придирчиво проверил, не придумал ли дед кой каверзы. Однако дверь открывалась вовнутрь — не подопрешь; дрова в топке полыхали самые обычные. И никакой ядовитой живности вокруг. Так и сидели, гоняли пар, да изредка выходили подбросить дровишек. Бочка с холодной водой стояла у входа на улице, по дороге ополаскивались и — опять в пекло.

— Предполагаю, это и есть Ад, — вдруг заголосил Илья. — Шестой круг, где грешников жарят. А дед — штатный черт.

— Это ты врешь, — в тон ему откликнулся Сергей. — Нам с тобой, понятно, тут самое место. А Русланку с нами за что?

— За компанию — не водись, ангел, с темными личностями.

— Я не ангел, — неожиданно отозвался Руслан. Думали, уснул, ан нет — открыл глаза и блаженно улыбается. — Ангелы живут на небе.

— Это тебе наврали, парень, они живут везде, только встречаются редко.

— Ага, — подтвердил Илья. — Вымирающий вид.

— От, ведь гад! Всегда норовит испортить разговор, — ругнулся Сергей и завозился, переворачиваясь. — А не пора ли нам, господа грешники…  и праведники, того.

— Чего, того?

— Топать отсюда, кто еще может.

— Слушай, как не хочется-то.

— Скоро угорим. Я уже поплыл. Лежу и кумарю.

— Тогда пошли. Тебя, кабана, потом втроем не вытащить.

Пора. Не хватало, подраться вениками.

О чудо! В избе на столе стояла глиняная бутыль, от которой за версту сдавало сивухой. Щас снег пойдет. Но таких изысков уже никто не ожидал. Ад он и есть ад, никогда в нем не достичь полного счастья.

В мешках для каждого нашлась чистая одежда. Староста верно рассудил: сами не сносят, так поменяют на что — пригодится.

После третьей или четвертой — старик пил со всеми, Руслик отказался — потянуло на разговоры.

— Давай, дед, колись. Кто в теремочке живет? В смысле — за стеной?

— Люди.

— Не финти, старый. Рассказывай, давай. Или ты тоже, ждешь посланца оттуда?

— Пожалуй, уже не жду. Не скрою, сначала такая мысль посещала. Я ловушек вокруг настроил. Ну, думал, придут гады — нарвутся. Я ими все припомню. Не пришли. Может, и не дошли, конечно. Я в сельву ходил, глядел, но там, сами знаете: день — и следов не останется. Был труп, нет трупа.

— Хорошо излагаешь, старый, душевно.

— Охальник, ты, резаный.

— Тогда давай еще по одной, и мы тебе байку расскажем про наше житье-бытье. Насоветуешь чего.

Выпили. Местная самогонка забирала неспешно, но мощно. Илью распирало изнутри желание выговориться. Пришлось обождать, пока Сергей закончит свое повествование. Тот говорил и за себя, и за Руслика, и за историю города Дита. Многое Илье было известно. Однако случилась незнакомая байка:

— … они называли ее дикой охотой. Раз в сто лет из-за стены наезжала орава и крушила всех в куски. Кто спрятался, тот — жив. Остальных — в куски. Слышал о таком?

— Ага, ага, — пьяненько поддакивал дед.

— Ты не агакай, ты толком скажи, было такое? Сам я, конечно, не видел, но разумею, неоткуда им вылезать, кроме как из-за стены.

— Да оно и было-то несколько раз всего, давно уже. Клавдий резал.

— Сморчек, который на плато в святые подался, детям игрушки ладить? — ощерился Сергей.

— У него девиз был: режь все, что дышит, топчи, все что шевелится. Сколько он баба извел?! Или: догадался ночью с факелами по слободам шастать. Там, вишь, подземные коммуникации. По ним даже верхом можно проехать. Наедут, вынырнут где-нито в центре слободы, и давай вышелушивать обывателя из домов. Ох, и порезал он народу! Я видел одно возвращение: кровь коркой с лица свисала, вся одежда в потеках.

— Ни хрена себе, святой! Он на плато от возмездия смылся?

— Как же. Смыли вашего Клавдия. Пришел Старец — молодой прохиндей, сволочь и любознатец; а по внутренней сути — нелюдь. Клавдию — пинка под зад. Тот, было, заблажил. Старец его чуть в котел не наладил, но смилостивился. Пошел Клавдий в отряды под двойной охраной. Новый Владыка если б знал, что долгих лет извергу наворожил, сам бы с досады повесился. Говоришь, игрушки детям мастерит?

— Сам видел.

— Плато — дело известное. Там совсем другим становишься. Ваш парень, который прогуляться вышел, долго ли там пробыл?

— Сколько и мы. Он другой. Некоторые говорят…  и не человек совсем, — вставил Илья.

— В Элизиуме болтали, что за морем живут здешние настоящие обитатели. Аборигены. Будто даже видели одного в городе. Наврали, конечно, с три короба: рогат, хвостат и ликом черен. Не могу судить. Сам не встречал. Но смотри: с нашей земли сюда попадают? Попадают. Кто поручится, что из других земель — нет? Вполне возможно, заблукал парень в мирах. Сам что говорит?

— Молчит. То ли не помнит, то ли не хочет рассказывать.

— Имеет право.

— Да мы и не пытаем.

— А ты, носатый, как жил в славном городе Дите? — сварливо спросил дед.

Илья в несколько фраз уложил то, что хотел растянуть на длинный рассказ. Оказалось, всего-то: проявился, провинился, потом провинился еще больше. Путь в отряды ему светил хоть из Алмазовки, хоть из Игнатовки (там, правда была альтернатива — костер) хоть из Крюковки.

Возможно, я еще не дозрел до Ада, пьяно подумал Илья. Вытолкнуло как пузырек воздуха из мутного потока, и несет булькой по поверхности. Нет бы, раствориться в атмосфере, слиться с райскими эфирами — полез обратно на