В ответ у самой головы шмякнуло весло. На лицо упали мутные брызги.

— Еще чего хочешь знать? — голос Сергея не обещал ничего хорошего. Вполне мог г-н Углов тем же веслом сковырнуть непочтительного г-на Донковича в теплые объятия речных вод. Илья на всякий случай отодвинулся.

— Сразу драться! Мне ж интересно. Слово сказать не дадут.

— У меня брат доктор наук.

— Иди ты!

— Сам иди.

— Как же его угораздило?

— Не его — меня. Отвяжись. Веслом достану — мало не покажется.

Илья послушно заткнулся. Неисповедимы извивы ген и хромосом. Он читал давно, в той жизни, что существует блуждающий ген преступности. Англичане, как будто, даже учитывают наличие такового при вынесении приговора. Хотя, глядя на Сергея, никогда не скажешь, что он патологически беззаконен. Просто, законы писаны без учета его темперамента, силы, чувства справедливости и жизнелюбия. Народился такой йети в нормальной интеллигентной семье и пошел крушить нравственные устои, ориентированные на шепот по кухням, на страх, который становится частью физиологии. Бесстрашный вышел ребеночек. И общество его отторгло. А другое общество приняло и обкатало. И стал ребеночек резаный и ломанный. Но не сломленный. Илье вдруг стало завидно, что он сам не такой.

— Чего притих?

— Сейчас встану, на Руслика посмотрю.

Тяжело отдуваясь, Илья поднялся на четвереньки. Пейзаж за бортом не вдохновлял. Не понятно, двигается плот или стоит на месте. Дрейф-ф-ф!

Руслан лежал на досках и тихо посапывал. Илья потряс его за плечо. Небесного цвета глаза раскрылись:

— Сейчас, — глаза захлопнулись. Руслик засопел дальше.

— Как он? — донеслось с Угловского борта.

— Спит.

— Ладно, ползи на середину. Там встретимся.

Угроза, получить веслом по башке, как будто, миновала.

Из мешка достали снедь. Дед наварил им в дорогу риса с приправами; сунул корчагу с квашеной, похожей на мясной студень, лианой. В колебасе плескалась чистая вода. Надолго, конечно, не хватит, но забортную пока не пили. А ведь придется. Илью аж передернуло, представил, как набирает коричневой жижи. Старик научил быстрому способу очистки, но придется потратить кусок папира, который мог пригодится в Дите.

* * *

Люди!

Люди были совсем рядом — километра три, четыре.

Всего-то! Изрядно размокший и побитый плот, дотрюхал таки до обжитых мест. За мысом раскинулись, сочащиеся молоком и медом, шелестящие рисом поля Китайской горки.

Известно, что китайцы, то бишь вьетнамцы, в общем, хозяева здешних палестин за свою территорию не выходили. Известно-то, известно, да вдруг молва врет? По тому, друзья сидели тихо, костра не разводили, шума не поднимали; шепотом договаривались, как бы миновать узкоглазую напасть. Они еще с реки приметили высокие стены шлюза. Шесть черных плит-дверей перегородили поток от берега до берега. Створки стояли приоткрытыми. Вода вблизи них вспенивалась и вливалась в створ со страшной скоростью.

По правде сказать, ни фига бы они сами не рассмотрели, Руслик рассказал. Они с Сергеем только и увидели шесть косых плоскостей, разделенных узкими просветами. Если под водой существовал электропривод, а он наверняка там был, створки в любой момент могли захлопнуться. Дело не в том. Даже в открытые ворота плоту не войти.

Ничего не оставалось, как загнать посудину в тихую заводь, и затаиться. Даже на бережок выбираться не стали. Мало ли какая нечисть в травке пасется. Отвыкли. Илью передернуло и тут же окатило страхом: действительно, отвыкли. Или привыкли?

Тьфу! Хватит копаться в собственных ощущениях. Что прилично рефлексирующему интеллигенту, неприлично бродяге-смертнику.

— Я пройду, как только стемнеет, — зашептал Руслан. — Проберусь к ним, поищу обход, дорожку…  Вы за меня не бойтесь.

После отпора диким сынкам, после того как Руслик в очередной раз отлежался — чуть не сутки — только-только ожил. И уже рвется белым днем идти в разведку. Бдительный Углов схватил его за руку.

— Да не увидят меня, — виновато оправдывался Руслан.

— Уймись. Сиди и жди ночи.

— Не тревожься так.

— Сиди.

— Они не могут меня увидеть.

— Почему?

— Я не знаю, как объяснить. Такое состояние: я — есть, но меня, как будто, нет. Чуть быстрее, или чуть медленнее…

— Ни хрена не понятно. Но я тебя добром прошу, не рыпайся, подожди ночи. Мне так спокойнее будет.

Руслик притих, глядя на берег глазами голодной собаки, которой принесли миску костей, а она вынуждена, для забавы по команде хозяина таскать поноску — тоска вперемешку с азартом.

— О чем он толковал? — спросил Сергей, когда Руслан таки вырвался из-под его опеки и исчез в сумерках.

— Спроси чего попроще. Думаю, в трех словах пытался объяснить, как стать невидимкой.

— Угу, — отозвался Углов.

— Ты об этом и раньше догадывался?

— Он как-то пытался объяснить, да ему слов не хватило, а мне тямы. Сюда бы моего братца…  Тьфу, ляпнул сдуру! Никому сюда не надо. Веришь, нет — врагу не пожелаю.

— Кто бы не поверил…

— Разговорчивый стал! — то ли осуждающе, то ли одобрительно пробурчал Углов, — Так, глядишь, еще человек из тебя получится.

— Кому это здесь надо?

— То-то и оно. Все приходит, в конце концов, только приходит почему-то поздно, когда тебе оно уже до лампочки.

В голосе Сергея внезапно проклюнулась столь лютая тоска, что Илья испугался. Видеть Углова в таком состоянии, пока не доводилось. Лучше бы матерился, или кулаком приложил. Илье стало стыдно, что больше за себя испугался. Жил-был рядом несгибаемый, прочный как скала, человек и вдруг ни с того, ни с сего начал заваливаться подмытым глиняным колоссом. И не укрыться уже за ним от злых, Дитовских ветров.

Ой, мозгляк-то вы, Илья Николаевич!

Но, прорвавшаяся слабина, так же быстро убралось — не нащупаешь, не ухватишь. Сергей подобрался.

Кусты у самой воды шевелились. Углов удобнее перехватил весло. Засопожный нож и так всегда под рукой. Илья ближе подтянул тяжелую гребь.

Руслан вышел совсем не там, где шевелились кусты, проявившись в темноте, как негатив.

— Кто с тобой? — рявкнул Углов.

— Никого.

— Кусты шуршали.

— Это я сам немного промахнулся. Пришлось возвращаться, обходить баньян.

— Баньян, бля! Я ж тебя пришить мог! — Серега не на шутку озлился.

Руслик перешагнул через бортик, плот заплескался. Привставший на одно колено, Сергей чуть не плюхнулся за борт. Некоторое время над речкой летели тихие матюги.

— Что разведал? — наконец спросил Углов, деловым тоном. Илью всегда брала оторопь, от его способности, переходить от крайней степени раздражения к полной эмоциональной неподвижности. Актер из погорелого театра, мать