– Во-первых, не третьи сутки, а вторые с половиной, –хмыкнул Иван. – Во-вторых, никто меня не заставляет. Я ж рассказывал: работаю вразных бригадах: в психиатрической фельдшером, а в реанимации – доктором. Воткак раз сейчас я в реанимации и дежурю. Кстати, помните шофера Костю? Вчера выего у нас видели. Он тоже со мной сегодня работает. Мы тут сплошь и рядом не наполторы – на две ставки вертимся. А как иначе, жить-то надо!

– Это верно, – согласилась Алена. – Но и отдыхать надо.

– А кто спорит? Как только перерыв между вызовами, мынемедленно падаем и давим койку. За нас не беспокойтесь, мы свое возьмем!

– Ну, не буду мешать вам брать свое, – усмехнулась Алена. –Только ответьте на один вопрос.

– Валяйте!

– Помните, вы мне рассказывали, как познакомились с АлексеемСергеевичем?

– Конечно, помню. Это и есть ваш вопрос?

– Нет, на самом деле я хотела знать: не помните ли выфамилию того бедолаги, который в ту ночь покончил с собой?

– Фамилию новогоднего самоубийцы? Нет, не помню – преждевсего потому, что я ее не знал. При нем не было никаких документов, мыотправили его в морг как неопознанный труп, а уж милиция должна была егоопознавать и… Что?

– Я ничего не говорю, – удивилась Алена.

– Да нет, это я не вам. Погодите-ка… – попросил Иван, иголос его зазвучал глуше, как будто он обернулся к кому-то стоявшему в стороне:– Что ты говоришь, Костя? Ну да, речь о том парне, которого мы в новогоднююночь разбившегося подобрали. Да фамилию надо… Никаких документов, конечно,какая может быть фамилия… Что? Имя? Каким образом ты мог его имя узнать? Да чтоты говоришь! А я не заметил… Вы слушаете, Алена?

– Конечно, – взволнованно ответила она.

– Представляете, Костя, водила наш, он ведь со мной и в туночь работал, так он запомнил, что у парня была татуировка на пальцах: СЕВА.Наверное, его так звали, да?

– Наверное, – выдохнула Алена. – Наверное, да… Хорошо, Иван,спасибо большое, не буду больше мешать, отдыхайте…

Она бормотала вежливые слова, а сама поднялась наконец состула, выскочила из кабинета Николая Дмитриевича и, чуть не споткнувшись ожирного котяру, лежавшего поперек пути, бросилась вниз по лестнице – на улицу.Внезапно до обморока захотелось глотнуть свежего осеннего воздуха, напоенногопрелестным запахом осенних листьев и чуточку дымком, горьковатым,слоисто-белесым даже на вкус, – где-то неподалеку жгли палую листву.

Чудилось, никогда в жизни она не глотала с такимнаслаждением этот осенний воздух… как лекарство от пугающего открытия, которое,кажется…

Лекарство помогло.

Да нет, нет. Снова какое-то нелепое совпадение. Как можнобыло заподозрить Алексея только потому, что в его телефонном справочнике вособом списке значится имя Сева и то же имя было на пальцах человека, которого,получается, Алексей знал, но почему-то не открыл этого врачам «Скорой»…

Почему?!

Нет ответа.

Совпадение. Не факт, что Сева – тот самый. Не факт, чтопогибший Сева носил фамилию… О Господи, какой была фамилия того бедолаги, окотором рассказывал Николай Дмитриевич?

Лесков? Ласков? Лысков? Лысаковский, вот как!

И он работал в художественном музее…

Алена вышла из больничных ворот и остановилась околостарого, покосившегося деревянного дома – одного из многих, к счастью, ещесохранившихся на тихой, пока еще почти не затронутой новостройками улице.Листву, оказывается, жгли во дворике детского сада напротив. Алена постояла,принюхиваясь к дымку и бездумно шевеля носком туфли ворох листьев. Они такдовольно шелестели, словно, лежа тут, только и ждали, когда же хоть кто-нибудьпошуршит ими.

Потом Алена медленно пошла по обочине, загребая листьяногами и снова доставая из сумки телефон…

– Алло, это художественный музей? Вахта?

– Да-да! Вы что хотели?

– Извините, нельзя ли к телефону вашего шофера позвать?

– Какого шофера? У нас их два, но оба во дворе, с машинами.Может, передать, чтоб перезвонили?

– Да, передайте Севе Лысаковскому, чтобы…

– Кому?!

В голосе прозвучало такое изумление, что у Алены упалосердце.

– Севе Лысаковскому. А что?

– А вы… А вы ему кто?

– Знакомая.

– Знакомая?

– Ну да. Знаете, я уезжала… в Пензу… – Как хорошо, что естьна свете спасительный город Пенза, можно в него «уезжать» при надобности. –Давно уехала, еще в прошлом году, и вот вернулась, звоню ему, звоню, а никтотрубку не берет. Думаю, дай-ка на работе спрошу. Он не заболел случайно?

– Да нет, он не заболел, только… – В голосе незнакомойженщины отчетливо прорезалась нотка сочувствия.

– Что только?

– Да не работает он здесь больше!

– Уволился? Ну надо же! А где? Где он теперь работает?

– Ох, миленькая вы моя, – послышался тяжкий вздох в трубке,– нигде он больше не работает! Я даже и не знаю, как вам сказать… Севочка-тонаш… Севочка-то ведь умер!

– Что?!

– Да-да. Трагически погиб!

– Господи, неужели авария?

– Ох, да кабы авария… Покончил с собой, вы представляете? Икогда, это же не придумать! В новогоднюю ночь! Все люди праздновали, а он…

– Боже мой… Боже мой, не могу поверить! Но как, почему?