Ибо в эти минуты они испытывают всепоглощающую любовь.

Но, может быть, когда я увидела нож у горла матушки – когда осознала, что могу потерять ее, – этого оказалось достаточно для появления метки? Это единственное объяснение, которое приходит мне на ум.

За дверями слышатся голоса, их звуки выводят меня из раздумий. Я быстро вынимаю кость бабушки из питательного раствора и сую ее в карман.

Двери открываются, и в комнату входит Эйми, за которой следуют двое членов совета, не имеющие магического дара – Валерия и Эрик, – и еще несколько человек, которых я не знаю. Все ахают.

– О, моя дорогая, – шепчет Валерия, и от сострадания, прозвучавшего в ее голосе, из моих глаз начинают литься новые слезы. – Что тут стряслось?

Я начинаю говорить – слова слетают с моих уст, похожие на град битого стекла, россыпь осколков с острыми, ранящими краями. Я рассказываю им все, кроме того, что случилось из-за того, что бабушкина кость сломалась. Потому что не знаю, как это объяснить, к тому же хотя матушки больше нет, мне все равно не хочется раскрывать ее секреты. Возможно, моя жизнь никогда и не разделялась на две отдельные жизни. Возможно, эта ужасная жизнь – единственная, которая у меня когда-либо была.

* * *

На следующее утро из Бризби приезжает Врачеватель. Это пожилой мужчина с густой гривой волос. Он осматривает меня, и его руки ласковы и осторожны. На голове у меня шишка размером со сливу, и мне все еще больно, когда я шевелюсь.

– Ты поправишься, но несколько дней тебе надо отдыхать. Никакого бега, никакого плавания и как можно больше сна.

Вся моя семья мертва. И мне хочется одного – спать.

Он кладет ладонь на мое предплечье.

– Для такой молодой девушки ты пережила слишком много горя. Я не настолько искусный Врачеватель, чтобы уметь облегчать душевную боль. Она не уйдет – не уйдет полностью, – но помни, что со временем все острое становится тупым.

Я отворачиваюсь к стене – я не в том настроении, чтобы выслушивать народную мудрость и пустые заверения. Врачеватель какое-то время ждет, затем до него доходит, что больше я не хочу говорить.

– Я оставлю на тумбочке снадобье, которое ослабит боль, – говорит он и, неловко погладив меня по спине, уходит, закрыв за собой дверь.

Я выпиваю лекарство залпом, и у меня становится горько во рту. Я откидываюсь на подушки и жду, когда боль пройдет. Но она не проходит.

Я пытаюсь заснуть, но мои попытки тщетны. Всякий раз, едва начав дремать, я резко вскидываюсь, тяжело дыша. Как будто мой мозг понимает, что сон – это опасный когтистый зверь. И что с пробуждением мои кошмары никуда не уйдут.

Раздается тихий стук в дверь, и в комнату заглядывает Эйми. Я украла у нее ее спальню, ее кровать, ее покой.

– Я могу войти?

– Конечно.

Она садится на край кровати.

– Тебе лучше?

Я пожимаю плечами. Действие снадобья начинает ослабевать, мое сознание проясняется, и от этого мне становится совсем худо.

– Верховный совет отправил к нам группу расследователей, – делится последними новостями Эйми, – и Лэтама ищут Гвардейцы. Я подумала, что ты захочешь это узнать.

– Они его не найдут.

Она хмурится.

– А может, и найдут.

Но она ошибается. Он сумел ограбить костницу, несмотря на то что вход в нее охраняли Гвардейцы. Несмотря на патрулирующих вокруг нее животных, которых контролировали Хранители. Так что его магия явно мощнее, чем то, что есть у них.

* * *

Через шторы просачивается свет занимающегося дня. Все это время часы казались мне долгими, как дни, а дни тянулись, как месяцы. Странное дело – время течет сразу и слишком медленно, и слишком быстро. Поверить не могу, что после смерти матушки прошла уже почти неделя. Но у меня такое чувство, будто теперь она далеко-далеко, будто мы с ней не виделись целый год.

И я никак не могу заставить себя вернуться в наш дом.

Кто-то прочищает горло, и я смотрю на дверь.

На пороге стоит Брэм Уилберг. Я узнаю его сразу. После того, что произошло на плавучей тюрьме, при каждой нашей встрече я испытывала страх и чувство вины и быстро отводила взгляд в сторону. Но сейчас… я чувствую что-то иное. Некое волнение в груди, некую смесь растерянности и любопытства.

– Извини, что я пришел без предупреждения, – говорит он. – Можно войти?

Я приглаживаю волосы, внезапно ощутив неловкость из-за своей неопрятной косы, которую я не расплетала целый день.

– Да, конечно. – Мой голос звучит хрипло, не знаю, то ли от того, что я слишком много плакала, то ли от того, что я слишком мало говорила.

Брэм подходит к моей кровати и изумленно округляет глаза, посмотрев на мои руки. На что он глядит – на метку любви на моем запястье? Нет, не на нее, а на маленький черный треугольник на костяшке моего пальца. Внезапно между нами, словно баррикада, встает история с плавучей тюрьмой. Я прячу руки под лоскутное одеяло.

Изумление сходит с его лица.

– Я слышал, что произошло с твоей матушкой, и мне так жаль. Она была замечательной женщиной. – Примерно то же самое я слышала, наверное, от четырех десятков горожан, которые приходили ко мне, чтобы выразить свои соболезнования.

– Да, – безо всякого выражения отвечаю я, – она была замечательной. – У меня мелькает какая-то неуловимая мысль, но какая? Я чувствую себя слишком уставшей, чтобы пытаться это понять.

– Как ты? – спрашивает он.

– Выживаю.

У него вытягивается лицо.

– Прости, это был ужасный вопрос. Конечно же, тебе сейчас плохо. И ясное дело, что, после того, как я провел шесть дней в пути, на корабле, мне следовало бы придумать слова получше.

Комната вдруг приобретает четкие очертания, и я наконец понимаю то, чего не могла понять до сих пор. Брэм добрался до Мидвуда намного быстрее, чем представляется возможным. Раз последние шесть дней он провел на корабле, выходит, что Замок Слоновой Кости он покинул почти сразу после того, как погибла моя мать.

– Как ты узнал о том, что произошло?

– О, мне сказал Наставник Лэтам.

У меня екает сердце.

– Ты виделся с Лэтамом? Он был в Замке Слоновой Кости?

Брэм растерянно сдвигает брови.

– Собственно говоря, нет, он прислал мне Быстрое Письмо, в котором написал, что тебе не помешал бы мой визит. А поскольку ему было известно, что я был близок к твоей матушке… – У меня холодеет кровь, и Брэм осекается. – В чем дело? Что не так?

– Брэм, именно он ее и убил.

Он бледнеет.

– Нет, не может быть.

– Я была там. Она рухнула в мои объятия после того, как он ударил ее ножом в спину.