Чушь, конечно. Даже Алёне, знакомой с киллерским ремесломсугубо теоретически, по большей части на основе собственных детективныхизмышлений, понятно, что чушь: здесь все построено на случайностях исовпадениях, которые, конечно, превращаются иногда в закономерности, но всерьезрассчитывать на их помощь никак нельзя, ибо смысл случайности в том, что онапроисходит именно спонтанно! А если станешь на совпадения рассчитывать всерьез,то тебе непременно не повезет, и ты нос к носу столкнешься с вопросом, которыйот века к веку волнует лучшие умы человечества: если все неудачи –закономерность, почему тогда удача – случайность?..

Значит, не Никита убрал эти несчастные знаки. А кто?

Господи, да не морочь ты себе этими знаками голову! Можетбыть, те самые рабочие, которые ремонтировали дорожное покрытие. Может, ихвообще ночным дождем и ветром повалило!

Ага, все три знака вот так взяло и повалило!

Ну и что? Вспомни о случайностях и закономерностях!

Тьфу на них! Алёна остановилась и сердито топнула кроссовкойо пресловутое дорожное покрытие.

Пора поворачивать, вот что. Ни в какой комиссариат вТоннеруа она, разумеется, не побежит, дотуда еще больше десятка километров, даи что там делать, что говорить? Не с ее французским рассказывать сагу о киллереШершневе, которому неизвестные плохие (а может быть, кстати сказать, и оченьхорошие!) люди заказали киллера Морта. Так ей и поверят. Небось еще и самусочтут русской террористкой да упрячут за решетку. То-то весело будет Морису иБертрану, коли им придется вызволять несчастную детективщицу из каталажки! Даеще и послезавтрашний самолет без нее улетит из аэропорта Руасси, иначе говоря,из Шарль де Голля…

Нагнав пену негатива так, как это умела делать только онаодна, Алёна повернулась, желая сейчас только одного: как можно скорей вернутьсяв Мулен, забиться в какой-нибудь укромный уголок брюновского домика и сидетьтам до завтрашнего полвосьмого утра (на это время Морис намечал выезд, и именнов это время он состоится, можно даже не сомневаться!), носа никуда невысовывая, чтобы этот пронырливый нос снова не учуял какого-нибудь криминала ичтобы Алёна из-за своего сорочьего любопытства не стала современнымолицетворением пословицы о небезызвестной Варваре, которой на базаре носоторвали.

Она уже сделала несколько торопливых шагов в обратномнаправлении (именно шагов, а не прыжков, потому что путь ее теперь вел наподъем, причем довольно крутой, по которому не больно-то пробежишься!), каквдруг за спиной послышался яростный крик.

Алёна так шарахнулась в сторону, что не удержалась на ногахи упала на обочину. Вскочила, как мячик, обернулась, готовая встретить смертьлицом к лицу… Она ведь не сомневалась, что прямо на нее, как разъяренныймедведь, сейчас вывалится из чащи киллер Шершнев, который выслеживал заказаннуюему жертву, а нечаянно обнаружил надоедливую детективщицу, совершенно попословице: метил в волка, а попал в медведя, вернее, в медведицу… ох, что-токак-то чрезмерно много медведей получается!

Нет, зря она напрягалась. Из чащи на нее никто так и невывалился, а крик повторился. К нему теперь примешивалось громкое пыхтенье,сопенье, топтанье… мысль о медведях опять вывалилась из чащи и ввалилась ввоспаленную Алёнину головушку… Однако даже ей, в ее помраченном состоянии, былопонятно, что медведи вряд ли говорят по-французски (даже французские медведи),а уж тем паче вряд ли знакомы с французской инвективной лексикой. А между темсловечки «merde» и «conure»[29] звучали все чаще и все громче,да и другие, незнакомые Алёне, но, судя по эмоциональной окраске, тоженеформальные, так и носились в воздухе.

Вроде бы обстановка была накаленной, и ноги следовалоуносить как можно быстрее, однако Алёна, наоборот, этого не сделала, а началатихонько приближаться к очередному повороту дороги, из-за которого и доносилиськрики. Наверное, следовало подумать о том, что это оба ее знакомых киллеравыясняют там вопросы профессионального мастерства, однако ей отчего-товспомнилась некая сцена, которую несколько дней назад они с Лизочкой наблюдалина птичьем дворе соседей, Жильбера и Жаклин.

Там жили гуси, утки, куры и петухи, а также индюки синдюшками, иначе говоря, с цесарками. И вот эти-то индюки приводили Алёну иЛизочку в состояние восторженного оцепенения. И та и другая видели их впервые,Лизочка – по малолетству, Алёна – просто потому, что как-то так карта легла, несводила ее судьба с индюками…

Глаз от этих дивных созданий природы было просто невозможноотвести. Куда там хамелеонам! Вот уж кто менял цвет в зависимости отнастроения, так это индюки. Когда они были спокойны, у них были гладкиебледно-голубые головы и гладкие, самые обычные птичьи носы (клювы?), на которыхторчали какие-то пальцевидные наросты. Бородавчатые шеи выглядели не слишком-топриглядно. Но стоило индюкам рассердиться или приревновать друг к дружке однусимпатичную цесарочку, взаимности которой они оба домогались (и которой, кстатисказать, поочередно и очень шумно обладали), как они менялись на глазах.Бледно-голубые головы становились сначала ярко-голубыми, а потом начиналиналиваться кровью. Коротенькие наросты на клювах удлинялись и превращались вкакие-то тряпки, которые теперь свешивались чуть не до груди и воинственноболтались туда-сюда. Может, это были, не побоимся этого слова, боевые индюшачьиштандарты? Но самые удивительные метаморфозы происходили с шеями дондонов(dindon – так называется по-французски индюк, и не отсюда ли взялся глупый ичванливый царь Додон у Пушкина?). Шеи покрывались могучими шишкамиярко-красного цвета, не имеющего вообще ничего общего с прежним блекло-голубым,напрягались зобы, вид у индюков делался до невозможности экзотический, а ужкогда они начинали топырить хвосты (индюшачьи перья при этом самопроизвольноговорили: «Фр-р-р!») и, мотая своими штандартами, кричать высокими,скандальными, какими-то бабскими голосами: «Кир-кирлы! Кир-кирлы!» – тут ужзрительницы просто заходились от восторга.

Именно этих дондонов и вспомнила сейчас Алёна, а потомуощутила, что страха больше нет: осталось одно только любопытство. Повинуясьему, она подкралась к повороту и осторожно высунула свой длинный (фигуральновыражаясь, потому что на самом-то деле он был курносым) нос.

И от изумления с трудом удержалась на ногах, вновь едва неплюхнувшись на очередного оранжевого слизня.

Ни Никиты Шершнева, ни Дени Морта на дороге не было.