Забавно. Знает ли она об этом? Похоже, нет, иначе вряд лисидела бы тут, обнимая Мию за плечи, словно лучшую подругу. Или Настя тожепринадлежала к армии поклонниц Максима?

В это мгновение Мия подняла от гроба измученные глаза иувидела меня. Повернулась и что-то сказала Насте. И эта серая мышка тожеуставилась на меня своими блеклыми, словно бы на солнце выгоревшими глазенками.

Мне вдруг остро захотелось повернуться и уйти. Я словнопредчувствовала, что меня ждет нечто страшное. Надо всегда повиноваться своимпервым побуждениям, доверять, как теперь принято выражаться, своей интуиции!

Я этого не сделала, сочла неудобным.

Мия снова обронила несколько неслышных мне слов. Настякивнула, поднялась и, пробравшись мимо группки тихонько всхлипывающих девиц,подошла ко мне.

Мы поздоровались.

– Мия просила передать вам, что очень благодарна за вашприход, – сказала Настя, и меня поразило, насколько изменился ее некогдапрелестный, мягкий голосок. Чудилось, со мной говорит совершенно другаяженщина. Впрочем, она и впрямь изменилась в этой новой одежде, мало напоминалапрежнюю неудачницу. Что-то новое в ней появилось… уверенность в себе, вотчто! – Мы слышали, вам удалось очень удачно устроить свою судьбу…

«Мы слышали»? Значит, Настя и Мия и впрямь близкие подруги?Но что это за словечко такое – «удалось»? Можно подумать, я просто-таки биласькак рыба об лед, пытаясь подцепить Робера Ламартина, и вот наконец-то мне это удалось!Сама не пойму, почему меня так взбесило это слово, отчего я вдруг возненавиделаНастю, хотя раньше относилась к ней, в общем-то, равнодушно, разве что с легкимоттенком презрения и какой-то жалостливой брезгливости.

– Вы поедете на кладбище, Викочка? – спросилаНастя.

До этой минуты я и сама не знала, поеду или нет, но сейчаствердо решила: нет. Извинилась и отказалась ехать, сославшись на нездоровье.

Вот же потянул черт за язык!

– Вот как? – уставилась на меня Настя. – Вынездоровы? А я слышала, будто это ваш супруг…

– Мой супруг? – повторила я непонимающе.

– Ничего-ничего, – Настя опустила глаза спреувеличенным смущением, – я что-то напутала, видимо. Кто-то мне сказал,что ваш супруг тяжело болен. Или батюшка ваш? Или нет? Ох, господи, я вечно всепутаю, такая глупая…

Теперь настала моя очередь уставиться на Настю во все глаза.

Что она такое бормочет? Бредит? Или в самом деле кто-то измоих близких болен? Но откуда это известно глупой овечке Насте Вышеславцевой ипочему неизвестно мне? Неужели от меня снова что-то скрывают, как скрывали вовремя полицейского дознания?

– Ну, коли вы на кладбище не едете, так я пойду,прощайте, Викочка, – проблеяла Настя, поглядывая на меня исподлобья и,конечно, отлично понимая, что рыбка уже заглотила приманку и сейчас попадетсяна крючок.

Разумеется, я ее не отпустила и пристала с расспросами. И,разумеется, Настя не заставила себя долго уговаривать. Непрестанно охая,причитая, называя себя глупой болтушкой, которая не умеет держать язык за зубами,но ничего наверняка не знает, совершенно ничего, может быть, и говорить-тонечего и беспокоиться не о чем, вы только не волнуйтесь, Викочка … – онавыложила вот какую историю.

Госпиталь в Нейи, куда Настя устроилась сиделкой, считалсязаведением общедоступным, в нем принимали пациентов даже и вовсе неимущих,однако он славился своей лабораторией. Туда из всех больниц Парижа, даже самыхдорогих, направляли кровь на самые сложные анализы. И вот как-то раз Настя,которую из ее отделения зачем-то послали в лабораторию забрать какие-торезультаты, увидела в коридоре знакомого ей человека. Это был Никита Шершнев.

Назвав это имя, Настя с нескрываемым удовольствиемнаблюдала, как я вздрогнула, а я, конечно, не сумела этого скрыть…

Насладившись моим откровенным смущением, Настя продолжаларассказывать, что хотела к Никите подойти, поблагодарить за участие в ее судьбе(оказывается, именно стараниями Никиты, у которого был в госпитале добрыйприятель, врач, Настю в Нейи и пристроили), однако он был не один. Рядом с нимстоял доктор Гизо – тот самый, который и протежировал Насте по просьбеНикиты, – и что-то говорил, показывая лабораторный бланк. На таких бланкахписали результаты анализов.

Что у доктора, что у Никиты были хмурые лица, и Настя,которая подглядывала за ними из-за угла, поняла: результаты эти не слишком-тохороши. Разговаривали доктор и Никита долго, а поручение, за которым послалиНастю, было спешное. Ждать окончания беседы она больше не могла и ушла, однаколюбопытство ее так и грызло…

– Взяло меня за сердце тревогой, – как выразиласьНастя в свойственной ей квасной манере, – уж не захворал ли, не дайгосподь, Никита Алексеевич!

Поэтому, освободившись от своих дел, она пробралась влабораторию и «подъехала» (ее же словечко!) к одной знакомой девушке, тожерусской, чтобы та показала ей копию того анализа, который брал у нее докторГизо нынче около полудня.

Уж не знаю, чем Настя взяла эту девушку, но та ради неенарушила свои служебные обязанности, врачебную тайну нарушила (хотя русскаяведь, а что с нее возьмешь, коли для всех нас закон – что дышло, как повернул,так и вышло, порядок в нас палкой надо вбивать!) и показала ей эту копию. Ксвоему изумлению, Настя увидела там не фамилию Никиты, а другую – впрочем, тожеей знакомую. Это была фамилия Ламартин, и имя тут же значилось –Робер-Артюр-Эдуар, поэтому Настя сразу поняла, что это – имя моего мужа.

– Только я в толк не могла взять, на что НикитеАлексеевичу анализы вашего супруга, ведь они небось даже и знать друг друга незнают, – чирикала Настя, глядя на меня с самым простодушным – до голубизныглаз! – выражением. – И тут я подумала… у нас ведь в лаборатории какведется? К нам не только из больниц кровь на анализ направляют, но и от частныхврачей, случается, обращаются. А к врачам человек когда идет, он ведь под любойи всякой фамилией записаться может, кто станет проверять? Ежели у негостраховой полис – это одно, тут, конечно, придется верно назваться, а коли вприватном порядке, то представься хоть князем Голицыным, хоть мсье Ламартином –роли не играет. Вот я и подумала: а что, если фамилией вашего супруга назвалсякто-то из его знакомых, желавший скрыть свое подлинное имя? Но при чем тутНикита Алексеевич?.. И я смекнула: Никита Алексеевич ведь с вашим батюшкойкомпаньоны. А что, коли ваш батюшка прихворнул да назвал у врача не свое имя, аимя вашего супруга, а чтобы врачу не показываться, попросил анализы забратьНикиту Алексеевича, у которого доктор Гизо в приятелях?