В рабочем графике, который сегодня передали из Секретариата, значится: 16 августа 1991 года – отлет в Алма-Ату, 18 августа – возвращение. В общей сложности неполных два дня. Что ж, выдержать можно. И не такое выдерживали. Тем более, что главный вопрос, по которому шеф будет договариваться с Назарбаевым (с чем пойти к Горбачеву и что от него потребовать), сугубо конфиденциального свойства и не подлежит огласке. А это значит, что никакой особой работы у меня как у пресс-секретаря в этой поездке не предвидится. И это очень даже неплохо. По крайней мере, полюбуюсь красотами Медео. А еще отведаю настоящий бешбармак. И непременно навещу живущего в Алма-Ате однокашника по институту. Почитай, лет двадцать не виделись.

Вечером, накануне отъезда, на связь из Будапешта выходит мой неугомонный друг Ряшенцев:

– Завтра летите в Алма-Ату?

– Летим.

– Не боитесь?

– Чего?

– Сегодня ко мне из Москвы приехал старый товарищ. Он из этих… ну, ты меня понимаешь.

– Из кагэбэшников, что ли?

– Ну, что у тебя за язык такой?!

Я уже не раз подмечал у него немотивированную тягу к конспирации. В письмах ко мне, которые время от времени доставляют из московского офиса его «Российского дома», все непременно как-нибудь зашифровано: правительство – это «ансамбль», премьер Силаев – «перец», авиадвигатели – «самовары», противогазы – «грелки». Голова раскалывается от угадывания его намеков и полунамеков. Видно, не доиграл парень в секретность у себя на Лубянке – ушел в бизнес, а тяга к чекистской романтике осталась.

– Неделю назад на «поляне» в Теплом стане встречались «крючок» и «композитор»…

«Поляна» – это конспиративный объект КГБ, в чекистских кругах именуемый АВС. «Крючок» – председатель КГБ СССР Крючков, а «композитор» – первый секретарь Московского горкома КПСС Прокофьев. Догадаться нетрудно. Но хочется поприкалываться:

– Постой, постой, «композитор» – это у тебя Мусоргский или Алябьев?

– Нет, блин, Шуберт! – возникает короткая пауза, вызванная необходимостью подавить всплеск раздражения. – Так вот, они обсуждали, как надавить на твоего «папу», чтоб тот не препятствовал госпитализации «дедушки». Ты меня понимаешь?

Если кто-то и прослушивает наш разговор, то ему свои мозги напрягать не придется. Даже начинающий «слухач» догадается: «папа» – Ельцин, «дедушка» – Горбачев, а «госпитализация» – смещение с должности. Только что в этом нового и неожиданного?

– Если ты помнишь, со мной на эту тему чуть ли не год назад вел разговор человек от Янаева. И я тогда доложил об этом шефу…

– Тогда они только говорили, теперь будут действовать. Знаешь, как все может случиться? «Папа» улетит в Алма-Ату, а вернуться ему не позволят до тех пор, пока не согласится сотрудничать.

– Не думаю, что такое возможно.

– Думаю, не думаю, а ты все-таки ему доложи об этом. Информация очень надежная. Человек, который у меня гостит, он с «поляны».

С августовским путчем связано немало мифов. Одни из них (разоблачительные) рождены противниками Ельцина, другие (героические) – его соратниками. В каждом присутствуют своя правда и своя неправда. И каждый старается представить август 1991 года, как столкновение непримиримых идеологий. То есть тем, чего на самом деле не было и в помине. Демократы того времени отличались от ретроградов лишь флагами да призывами. Во всем остальном – это люди одной крови.

В чем состоит врожденный порок СССР? В отсутствии механизмов естественной ротации управленческих кадров. Поэтому время от времени возникала необходимость каким-то образом расчистить бюрократическую поляну. Сталин решал эту проблему легко и незатейливо: старые кадры объявлялись врагами народа и на их место сажались новые. И так повторялось много раз. Но после Хрущева все изменилось. И не потому, что коммунисты стали гуманнее. Сам того не ведая, Никита Сергеевич ослабил репрессивность советского государства, а потому уже не мог обновлять правящую элиту сталинскими методами. Пришедший ему на смену Брежнев не нашел лучшего решения этой проблемы, чем «бережное отношение к кадрам». Разумеется, к своим. Несчастье Союза в том, что Леонид Ильич слишком долго правил, почти двадцать лет. В результате власть обветшала до безобразия, а в очереди на сановные кабинеты скопилось сразу несколько поколений управленцев. Возник острейший бюрократический кризис. Внутренние противоречия во власти, которые существовали всегда, обострились и достигли своего апогея в период «кремлевского мора», когда верховные правители сменялись чуть ли не ежегодно.

Пришедший к власти Горбачев, в общем-то, взялся за разрешение кризиса бюрократических кадров почти по-сталински – провозгласил перестройку, вслед за чем появились «не понимающие ее целей и задач» и «не способные работать в новых условиях». Но все это происходило на фоне еще большего ослабления репрессивности государства – в КГБ и МВД прошли масштабные чистки, что на несколько лет фактически парализовало их работу. А тут еще советская интеллигенция, от научной до творческой, заголосила о рыночных новациях, которые якобы непременно приведут страну к всеобщему благоденствию. Вот тут-то молодые и неплохо образованные управленцы смекнули: рынок – это собственность, а собственность – это собственник. Одно подкрепило другое, и возник иллюзорный эффект борьбы нового со старым. Но при этом все боролись за одно и то же – за власть. Только ретрограды боролись за нее по старинке – ради самой власти. Новаторы – ради собственности. В этом и было отличие.

Но это так, лирическое отступление…

Будущие члены ГКЧП в полном составе собирались на АВС всего один раз, буквально накануне путча. До того все обсуждалось в узком кругу. О чем на этих встречах шла речь? Как восстановить управление страной и спасти ее от развала, который с каждым днем становился все неизбежнее. Общее мнение: у трагедии есть два творца – Горбачев со своей нерешительностью и Ельцин со своими непомерными амбициями. Но открывать сразу два фронта – обрекать дело на неудачу. Споры велись вокруг вопроса – кого из этих двоих надо принудить к сотрудничеству, а кого политически нейтрализовать.

Встреча Крючкова и Прокофьева, о которой говорил Ряшенцев, состоялась 8 августа, то есть за десять дней до путча. Позже мне довелось ознакомиться с записью их разговора. В нем много такого, что не представляет исторического интереса. Но кое-что, как мне кажется, проливает свет на события августа 91-го.

Крючков: Надо давить на Горбачева. Он должен примкнуть. Мы должны заставить его использовать президентские полномочия во благо, а не во вред стране.

Прокофьев: Горбачев потерял авторитет. Его народ не поддержит и, если мы сделаем ставку на него, люди пойдут за Ельциным. Поэтому договариваться, думаю, надо с ним, а не с Горбачевым.

Крючков: Что ж, пожалуй. Только не договариваться, а принудить к сотрудничеству! Ельцин – трус. Амбициозный, но трус. Вот на это и надо делать ставку.