“Где же Маля? Где ты её оставил?”

“Боже! – вскрикнул отец. – Я позабыл её в театре”. И бросился обратно за мной.

Я между тем отлично устроилась в ложе за креслом, наблюдая за тем, что происходило на сцене. Заслышав шаги отца, я быстро залезла под кресло в надежде, что он меня не найдёт и что я всё-таки смогу увидеть вечерний спектакль. Но, увы, это мне не удалось, и мой отец, к полному удовольствию моей матери, привёл меня домой».

Ну а потом была учёба…

О чём ещё могла думать и вспоминать Матильда Кшесинская, покидая Россию, как не о своих родителях, своём счастливом детстве, об учёбе любимому делу, то есть учёбе радостной… А за бортом темнела вода, собственно, это днём в зимнем море она темна, а ночью и вовсе не видна. Пароход крался вдоль берега. Если взглянуть на карту, видно, что кратчайший путь по Чёрному морю в Константинополь всё-таки в сторону Крыма, а тут почему-то курс на Батум, причём крадучись вдоль берега. Затем после Батума на Трапезунд и далее уже вдоль турецкого города на Карасун и Константинополь.

Кшесинская в те времена была известна не только в России. В Европе каждый, кто мог быть отнесён к культурному слою общества, тоже знал это блистательное в балете имя.

Капитан парохода вскоре нашёл возможность представиться великой балерине.

Он неслышно подошёл к Матильде, когда она стояла на карме, вглядываясь в непроглядную тьму, занятая своими мыслями.

Балерина отметила, что он был уже пожилым человеком, кажется, чехом по происхождению и звали его Григорий Браззрванович.

Что она имела в виду, называя капитана пожилым? Нет, она себя пожилой явно не считала, хотя и не знала, что не прожила ещё и полжизни, отпущенной ей небесами. Он не однажды за долгое путешествие приглашал Матильду на капитанский мостик, куда посторонним вход строго запрещён.

У Константина Паустовского мы видели картину расставания с русским берегом, а вот Матильда Кшесинская представила редкую в мемуарах картину встречи с берегом турецким:

«Когда мы стали приближаться к Босфору, он (капитан. – А.Ш.) пригласил меня на мостик посмотреть, как мы будем входить в пролив. По его словам, картина при восходе солнца очень красивая. Было ещё совершенно темно, когда я пришла на мостик, а когда стало светать, мы очутились в утреннем тумане, и мало что видно было, как вдруг из тумана вылез огромный силуэт английского дредноута, на всех парах державшего курс также на Босфор. Он прошёл очень близко от нас, и наше 5000-тонное судно казалось маленькой шлюпкой в сравнении с морским гигантом. Из-за тумана вход в Босфор ничего красивого не представлял».

Пароход бросил якорь в карантинной бухте, и началась дезинфекция пассажиров. Прибыли-то из России, где свирепствовал тиф.

В дезинфекционных помещениях «всем предлагали раздеться: деньги, драгоценности, кожаные вещи, пояса и сапоги мы должны были завернуть в узелок и имели право держать при себе, а белье и платье отправляли в паровые камеры. Температура в камерах была настолько высока, что все кожаное, как пояса на штанах, сгорало».

Вот уже и Россия была далеко и как будто бы война мировая была окончена, но в бухте Константинополя было огромное количество кораблей.

В России продолжалась братоубийственная бойня, накал которой поддерживали западные страны.

Да и продолжение пути было всё ещё небезопасным из-за большого количества плавучих мин.

Кшесинская рассказала:

«Капитан нашего парохода предупредил нас об этом. На носу парохода днем и ночью дежурил матрос, который должен был следить, не видна ли на воде мина. Ещё днём мину можно заметить, но мы все очень сомневались, чтобы он мог что-либо видеть ночью. В Черном море два раза будто бы встретили плавучую мину. Верно ли это было, не знаю, но так нам говорили. Что эта опасность была очень реальна, свидетельствуют постоянные несчастные случаи. Другую опасность представляли минные заграждения у всех больших портов. Правда, капитану давали точные данные о месторасположении минных заграждений, и днём по буйкам и створам можно было определить точно, какой курс держать. Но ночью это было невозможно, так как все маяки и портовые огни были потушены, поэтому ночью в порты мы не входили. При приближении к Венеции мы стояли на мостике, и капитан объяснял нам все сигналы, обозначавшие минное поле. Наш пароход шел все время ломаной линией, меняя курс часто и резко. Тут мы все действительно видели плавучую мину – небольшое чёрное пятно на воде. Говорили, будто их тысячами сорвало со дна морского. Их, конечно, старались вылавливать, но ещё долгое время эти мины причиняли много хлопот пароходам, и много было ещё несчастных случаев из-за них. Минные поля были скоро уничтожены, но часто противник бросал мины в неизвестных районах моря, не нанесенных на карты. Когда мы вышли из последнего минного поля и подходили к самой Венеции, то все невольно вздохнули – опасность наконец миновала.

Десятого (23) марта, когда солнце уже начало заходить, вдали мы увидели первые очертания Венеции, верхушку Кампанильи и других церквей. Колокола звонили к вечерней молитве, и мало-помалу Венеция стала показываться во всем своем величии и блеске. Те, кто любит Венецию, поймут, что чувствуешь, когда подходишь к ней. Мы это ощущали еще сильнее после всего пережитого. Ровно в восемь часов вечера наш пароход бросил якорь против Дворца Дожей».

И снова мысли, снова воспоминания о том счастливом, но безвозвратно ушедшем времени:

«Девятнадцать лет назад я была здесь с Андреем, и какими мы были тогда молодыми, веселыми, радостными и влюблёнными. Мы решили вспомнить старину и пойти поужинать в ресторан “Иль Вапоре”, где мы тогда часто ели. Андрей обещал нас туда довести, так как он уверял, что отлично помнит дорогу. Мы все сошли на берег, сделали обход площади Святого Марка и пошли по направлению к ресторану. Андрей, несмотря на прошедшие с тех пор годы, действительно прекрасно нашёл дорогу. Но, перед тем как войти в ресторан, мы должны были решить несколько вопросов: во-первых, каким капиталом мы все вместе располагали, то есть я, Андрей, Юля и Али. Набралось немного, но мы надеялись, что на холодный ужин и бутылку вина этого хватит. Второй вопрос был, пустят ли нас в наших потрепанных костюмах. После этого совещания, набравшись храбрости, мы вошли. Многие из сидевших в ресторане были хорошо одеты, но многие были не лучше нашего. Главное, нас пустили, и мы выбрали самый укромный уголок, как вдруг увидели надпись, что пальто просят снимать. Вова, который один остался в пальто, решительно отказался его снять, так как под низом он был действительно очень плохо одет, но его оставили в покое. Мы тщательно изучили меню и цены и нашли, что можем отлично позволить себе холодный ужин и бутылку шипучего “Асти Спуманте”. Чтоб поднять свой кредит в глазах прислуги и внушить к себе доверие, Андрей положил на стол свой золотой портсигар так, чтобы все его хорошо видели. Весь ужин, довольно сытный, нам стоил всего-навсего 38 лир».

А потом было прощание с пароходом, поезд и дорога во Францию до станции Кап-д’Ай, где была вилла Кшесинской. Андрей отправился провожать свою мать великую княгиню до Канн, где были заказаны для неё комнаты в гостинице «Grand Hotel», и вернулся обратно к обеду.