Однако самое подробное заявление содержалось в интервью Чичерина газете «Чикаго трибюн» на конференции в Генуе и было воспроизведено в газете «Таймс» 25 апреля 1922 года:

«ВОПРОС: Приказало ли советское правительство убить дочерей царя или дало на это разрешение, а если нет, то были ли наказаны виновные?

ОТВЕТ: Судьба царских дочерей мне в настоящее время неизвестна. Я читал в печати, что они находятся в Америке. Царь был казнён местным Советом. Центральное правительство об этом ничего предварительно не знало. Это произошло перед тем, как данный район был захвачен чехословаками. Был раскрыт заговор, направленный на освобождение царя и его семьи для отправки их чехословакам. Позже, когда Центральный Комитет получил информацию по существу фактов этого дела, он одобрил казнь царя. Никаких указаний о дочерях не было. Так как из-за оккупации этой зоны чехословаками связь с Москвой была прервана, обстоятельства данного дела не были выяснены».

Не предназначались ли эти заявления для иностранной печати? Первое, во всяком случае, было сделано в разгар войны. Заявление Зиновьева и второе заявление Чичерина будут сделаны после «появления» Анастасии в Германии, в конце 1919 года и в феврале 1920 года.

В вопросе автора о печати уже содержится ответ. Чем больше открывается странных фактов, касающихся зверского убийства, чем более нелепыми кажутся действия властей, тем меньше веры всей этой театрализованной постановке. Иначе случившееся и не назвать. Это Кшесинская понимала, но не было у неё возможности докопаться до истины.

Зная государя, как никто другой или как никакая другая, Матильда думала о нём, думала о том, как же можно расстрелять такого человеколюбивого и милосердного человека? И не только она так думала. В период заточения государя и его семьи преступникам, организовавшим это заточение, приходилось постоянно менять охрану, потому что общение с Николаем Александровичем вершило переворот в душах людей…

Н. Д. Тальберг привёл такие слова очевидца заточения:

«Как-то в доме, где проживал Государь, испортилось электричество. Вызвали мастера с помощником для починки. Мастер был ярый революционер, а его помощник – солдат-большевик. И вот, когда они пришли в дом и увидели Государя, его кроткие, добрые глаза и когда царь начал с ними разговаривать так просто, так кротко, расспрашивая о их жизни, о семье, то оба мастера не выдержали и расплакались. Им стало совестно, как они потом говорили, смотреть в глаза Государя за все то зло, которое они сделали ему и России, и они решили уйти из своих партий и быть верными Государю и родине. Об этих раскаявшихся большевиках в то время, когда я там был, передавал человек, бывший в Екатеринбурге, говорил весь город, но сами раскаявшиеся бежали, боясь расстрела комиссаров».

А милосердие государя, его забота о людях!

Н. Д. Тальберг писал:

«Вспомнилось рассказанное мне тридцать лет назад в Париже генералом П. П. Орловым. Будучи в качестве флигель-адъютанта на дежурстве во дворце в Царском Селе или в Петергофе (точно не помню), он в поздний час вынужден был принять молодую женщину, упорно настаивавшую на свидании с ним. Волнуясь, сквозь слёзы, она сообщила ему, что через несколько часов предстоит казнь ее жениха, которого судил военный суд вместе с несколькими революционерами. По её словам, молодой человек только случайно оказался связанным с группой террористов и ни в чём не виноват. Она умоляла испросить у Государя повеления о приостановке его казни. Орлов знал, что Государь удалился уже в спальню и, возможно, спит.

Всё же искренность её горячей мольбы побудила Орлова постараться исполнить ее. Спрошенный им камердинер ответил, что Государь ложится спать. Орлов просил осведомить царя о необходимости сделать ему доклад по неотложному делу. Через короткое время Государь вышел в домашнем костюме и спросил: “Что случилось, Орлов?” Выслушав доклад, он поблагодарил Орлова, не побоявшегося побеспокоить его по такому важному делу, и приказал передать немедленно по телефону коменданту Петропавловской крепости Высочайшее повеление о приостановке казни молодого человека. На следующий день Государь отдал распоряжение выяснить обстоятельно степень виновности юноши. Обнаружена была в отношении его судебная ошибка. Он был освобождён, и через год Орлов случайно встретил в Крыму счастливую супружескую пару».

В своих мемуарах Кшесинская отметила:

«Как возникали сомнения относительно Царской семьи, так были у нас и сомнения относительно алапаевских узников. Никто в то время на этот вопрос ответить не мог. Чтобы избежать осуждения, большевики распространяли слух, что все спасены. Мы все невольно верили этому и часто переходили от горя к радости, получая противоположные сведения об их судьбе; как горько было думать, что если бы Сергей Михайлович послушался моих настойчивых просьб и вовремя уехал, он, может быть, был бы теперь с нами».

Именно это было особенно обидно. Кшесинская в этом плане была особенной – её не одолевал вещизм, она вовремя останавливалась, когда приходилось выбирать, воевать ли за своё имущество или для собственной безопасности всё бросить. И по её мемуарам отчётливо просматривалось, что она реально горевала по поводу утраты разворованных реликвий, каких-то памятных вещиц, каких-то конкретных артефактов, нежели просто по дорогим безделушкам.

Тем обиднее было ей сознавать, что великий князь Сергей Михайлович задержался в Петрограде сверх разумных пределов, именно желая спасти её недвижимость. И вот теперь полная неизвестность.

Надежда была лишь на то, что, когда все ужасы Гражданской войны закончатся, наступит время, в которое можно будет узнать, что реально произошло и в Екатеринбурге, и в Алапаевске. Да и вообще прояснится судьба многих представителей Императорского дома.

Жизнь в эмиграции входила в какое-то определённое русло. Надо было работать. Никто и никого на Западе бесплатно содержать не собирался. Это принцип Запада. Разрушить всё в той или иной стране, а потом умыть руки. Сегодня тому реальных свидетельств море. Конкретно видно, как беженцы наполняют Западную Европу, которая старательно долгие годы разрушала целые государства.

В эмиграции постепенно собирались члены императорского дома, сумевшие вырваться из России.

Кшесинская отметила:

«Здесь мы встретили снова Великого Князя Бориса Владимировича и Зину. Выехав за границу, они в Генуе поженились и временно жили в Ницце».

Мы помним перипетии братьев Андрея и Бориса в Кисловодске, когда их реально спасло чудо. Командир отряда узнал в Борисе Владимировиче того парижского покупателя, который перед войной отдал дань его искусству и, купив подушки, спас от голода.

В Кисловодске братьям великим князьям, которые были там с матерью великой княгиней Марией Павловной, женщиной очень строгой, не желавшей признавать отношения ни сына Андрея Владимировича с Кшесинской, ни сына Бориса с Зинаидой Рашевской (1896–1963), дочерью полковника инженерных войск Сергея Рашевского, погибшего под Порт-Артуром в 1904 году. Она была прекрасно образована – окончила в Петербурге Дворянский институт и в 1916 году вышла замуж за Петра Григорьевича Елисеева, сына знаменитого предпринимателя Григория Григорьевича Елисеева (1864–1949), коннозаводчика русских рысистых пород. Именно он открыл в 1901 году поныне знаменитый Елисеевский магазин, именуемый долгое время «Гастрономом № 1». Немало было у него магазинов и в Петербурге. Сын же оказался вовсе не в отца.