Измученная, она засыпает, но вскоре – ей кажется, всего через несколько секунд, – открывает глаза оттого, что чья-то рука осторожно трясет ее за плечо. Уже стемнело, лишь тоненькая голубая полоска на горизонте напоминает об ушедшем дне.

– Соня, – говорит Кам. – А я и не знал, что ты храпишь.

– Ничего подобного, – еще толком не проснувшись, бурчит она. – Я не храплю.

У Кама в руках одеяло. Лишь когда он укутывает ее, Риса осознает, что замерзла, пока спала. Даже в тропиках воздух по вечерам бывает прохладным.

– Ты много времени проводишь в одиночестве, – говорит Кам. – Тебе совсем не обязательно быть одной… ну, ты понимаешь…

– Для того, кто много лет прожил в приюте, одиночество – это роскошь.

Он опускается на траву рядом с ней.

– На следующей неделе – наше первое совместное интервью. Нас отвезут на материк. Роберта сказала тебе?

Риса вздыхает.

– Да, мне все известно.

– Нас представят как пару…

– Не волнуйся, я буду улыбаться и работать на камеру. Тебе не о чем беспокоиться.

– Я надеялся, что для тебя это будет не просто работа на камеру.

Не желая встречаться с ним взглядом, Риса поднимает глаза к небу. Здесь звезд еще больше, чем над Кладбищем… правда, там у нее не было ни времени, ни особого желания ими любоваться.

– Я знаю все их названия, – хвастает Кам. – Я имею в виду звезды.

– Не смеши меня. Звезд миллиарды, ты не можешь знать все.

– Гипербола, – признает он. – Я, конечно, преувеличиваю. Но я знаю самые большие. – Он показывает на звезды, как будто в его голове развернулась живая карта небесной сферы, и говорит с бостонским акцентом: – Это Альфа Центавра, ближайшая к нам звездная система. А видишь вон ту, справа? Это Сириус, самая яркая звезда на всем небе…

Его голос действует на девушку завораживающе, он приносит ей кроху покоя, которого ей так не хватает. «Может, все гораздо проще, чем кажется? – думает Риса. – Может, надо как-то приспособиться?..»

– Вон та, потусклее, – Спика. На самом деле эта звезда в сто раз ярче Сириуса, просто она намного дальше от нас…

Риса напоминает себе, что пошла на соглашение с «Гражданами за прогресс» не из эгоистических побуждений. Так может, пора ее совести утихомириться? А если совесть не желает успокаиваться и затягивает ее в бездну, то не лучше ли отсечь ее, чтобы выжить?

– Это Туманность Андромеды: даже не звезда, а целая галактика…

В хвастовстве Кама есть оттенок наивного тщеславия, как у маленького мальчика, которому не терпится рассказать, чему его сегодня научили в школе. Но он же никогда этого не учил! И акцент, который слышится сейчас в его речи, и эта информация достались Каму от другого человека.

«Риса, перестань!» – приказывает она себе. Может, пора, наконец, сдаться эрозии?

И чтобы досадить той части своей натуры, которая все еще продолжает противиться, Риса встает из кресла, ложится на траву рядом с Камом и устремляет глаза на россыпь звезд.

– Полярную звезду найти очень легко, – продолжает Кам. – Она всегда висит над Северным полюсом, поэтому, если найдешь ее, то легко отыщешь истинный норд. – Риса ахает при этих словах. Кам поворачивается к ней: – Хочешь, чтобы я замолчал?

Риса смеется:

– Нет, я надеялась снова уснуть под твою болтовню!

– О, я такой скучный?

– Чуть-чуть.

Он осторожно касается ее руки, проводит по ней кончиками пальцев.

Риса отдергивает руку и садится.

– Не смей! Ты же знаешь: я не люблю, когда меня трогают!

– Ты вообще не любишь, когда тебя трогают или… тебе не нравится, когда к тебе прикасаюсь я?

Она уходит от ответа.

– А эту как зовут? – спрашивает она, указывая на звезду. – Вот эту, красную?

– Бетельгейзе, – отвечает Кам и после неловкого молчания задает вопрос: – Какой он был?

– Кто?

– Ты знаешь кто.

Риса вздыхает:

– Тебе не нужно этого знать, Кам.

– Нужно.

Не в силах сопротивляться, она снова ложится на траву, смотрит в звездное небо и произносит:

– Импульсивный. Мрачно-задумчивый. Временами ненавидящий самого себя.

– Похоже, настоящая находка.

– Дай мне закончить. Умный, верный, ответственный, к тому же сильный лидер, хотя слишком скромен, чтобы самому это признать.

– Ты говоришь о нем в настоящем времени?

– Был, – поправляется она. – Просто иногда мне кажется, что он по-прежнему жив.

– Думаю, мне он понравился бы.

Риса качает головой.

– Он возненавидел бы тебя.

– Почему?

– Потому что, вдобавок ко всему, он ревнив.

Снова повисает молчание, на этот раз не такое неловкое.

– Я рад, что ты рассказала мне о нем, – говорит Кам. – И теперь я тоже хочу кое-чем с тобой поделиться.

О чем он хочет ей рассказать? Риса теряется в догадках. Она вдруг ловит себя на том, что ее распирает от любопытства.

– Когда ты была в приюте, ты знала такого мальчика – Самсона? – спрашивает он.

Риса копается в памяти.

– Да! Он был вместе со мной в автобусе, который вез нас в заготовительный лагерь.

– Он был тайно влюблен в тебя.

Риса в замешательстве: откуда он знает? Ах да… Прозрение впрыскивает ей в кровь адреналин. Она вскакивает на ноги, готовая умчаться обратно в особняк, или спрыгнуть со скалы в море, или еще что, лишь бы уйти от этого откровения, но не может: Кам держит ее в поле тяготения, словно звезда – свою драгоценную планету.

– Алгебра! – произносит он. – У него был математический талант. Мне досталась лишь та его часть, что сильна в алгебре, но когда я наткнулся на твою фотографию, этого оказалось достаточно, чтобы я рассмотрел ее и вспомнил. Потом Роберта услышала, что тебя поймали, потянула за ниточки, и вот ты здесь. Из-за меня. Это я виноват, что ты попала сюда.

Она хочет отвернуться от него, но не может. Так свидетель дорожной аварии не в силах оторваться от кошмарного зрелища.

– И что я, по-твоему, должна сейчас чувствовать, Кам? Я просто в ужасе! Значит, я здесь потому, что тебе пришла в голову такая блажь, и эта блажь – даже не твоя, а того бедного мальчика!

– Нет, это не так, – торопливо возражает Кам. – Самсон – он как… как друг, который похлопывает тебя по плечу, чтобы привлечь внимание… Но то, что я чувствую к тебе, – это мое, это я, весь полностью! Не только алгебра, но… как бы это сказать… все уравнение целиком…