Уильямсон любит ходить на работу в удобных деловых костюмах марки «Барраманди» и может иногда побаловать себя сережками или цепочкой фирмы «Сали Хирш».

Новый институт имени Ротшильда

Компания «Джонсон и Смит» объявила сегодня о создании института по исследованию приступов имени Эдмонда де Ротшильда. Институт, по сообщениям в прессе, «будет заниматься прогнозированием, анализом, снижением и предотвращением приступов по всему миру». Институт возглавит профессор Джозеф Стоун.

8

– Я очень надеюсь, что вы ошибаетесь, – сказал профессор Стоун.

– Я не ошибаюсь, – ответил я. – Я понял это в тот момент, когда он достал свою справку об отсутствии судимости.

Стоун недоверчиво покачал головой.

– Это плохо, – сказал он. – Даже катастрофически.

– Почему? – спросил я.

Мы сидели в офисе Стоуна в Иерусалиме.

Он был уже пожилым человеком, но, видимо, находился в хорошей форме. Он был сосредоточен, как многие ученые, такой лазерный луч внимания, который дает тебе почувствовать, что ты – эксперимент важнее некуда только потому, что он на тебя смотрит.

С нами были еще двое. Доктор Кармен Уильямсон, высокая и красивая, которую Стоун представил как «свою правую руку», и огромный мужик с добрыми глазами по имени Ицхак Дональдсон, который отвечал за лабораторию и согласование исследований Стоуна.

– Уильямсон и Дональдсон, да? – спросил я, пожимая его огромную руку. Уильямсон тихо улыбнулась.

– Они уже выслушали об этом все возможные шутки, – сказал мне Джозеф Стоун.

Почти всю встречу Кармен молчала. Иногда она задавала короткие уточняющие вопросы, а в промежутках неотрывно смотрела на меня своими большими глазами. Я старался сосредоточиться на теме, чтобы не уставиться на нее в ответ. В ней было что-то царственное, от чего перехватывало дух. Жаль, что наша встреча проходила в столь официальных обстоятельствах. Возможно, через несколько недель лед растает и я смогу пригласить ее выпить кофе. А дальше будет видно.

Ответственный за лабораторию был – другого слова не подберу – впечатляющим. Даже меня он был выше на несколько сантиметров. Его рукопожатие оказалось крепким и сильным. Он сидел сзади, сложив руки, и молча сверлил меня глазами. Отличный пример того, как безосновательно мы судим о людях по внешности. Если бы я встретил его на улице, я бы подумал, что, кроме большой массы мышц, в нем ничего нет, обыкновенный бодибилдер, который грубо смеется над избитыми сексистскими шутками и любит боевики из восьмидесятых. Тот факт, что Стоун отрекомендовал его как доктора биологии, специализирующегося на химии мозга, и одного из самых блестящих людей, с которыми ему довелось работать в последние тридцать лет, был для меня уроком смирения.

– Давайте разберемся, – сказал Стоун. – Речь идет о теле, в котором вы не были, скажем, шестнадцать лет?

– Да. Даже семнадцать.

– А когда вы видели его в последний раз?

– Лет десять назад. Издали.

– Вам удалось поговорить с ним?

– Чуть-чуть. По телефону. Он не знал, кто я такой.

– Почему вы не сказали ему, кто вы такой?

Я вздохнул. Хороший вопрос.

– Смотрите, – ответил я. – Когда я приезжал в Израиль в прошлый раз, я был уверен, что тот, кто находится внутри его, – это тот, кто раньше находился в моем теле. Грег Макнатайр. Я был уверен, что он не вернулся, потому что у его возникли проблемы с браслетами, как всегда было у меня. Что он пробовал – и браслет на нем загорался и так повторялось снова и снова – и наконец он забил. А может, он до сих пор ищет того, кто убил моего отца. Признаюсь, ни одно из объяснений меня полностью не устраивало. Почему бы не передать мне весточку через начальство «Уольдо», страховой компании? Как ему удалось прожить в моем теле столько лет и никто не обратил внимания? Я хотел встретиться с ним, досконально вникнуть в ситуацию и попытаться все же организовать обмен, как семнадцать лет назад.

– Тогда вам удалось достаточно заморозить свой браслет, чтобы он подействовал?

– Да.

– Но это не был Грег Макнатайр.

– Нет.

– А как вы это выяснили? Как вы его нашли?

– Просто обратился в МВД. И все.

Ну ладно, так уж просто это не было.

Первым делом по приезде в Израиль я поехал домой.

Несколько дней ходил по улицам, где жил до обмена, и пробовал выяснить, не знает ли кто чего-нибудь о Дане Арбеле.

Я представлялся журналистом. Кроме одного подозрительного соседа, который потребовал от меня предъявить удостоверение, большинство соседей были достаточно приветливы и дружелюбны, чтобы вспомнить «это страшное несчастье, которое случилось тут, у нас в районе, несколько лет назад». Никто из них не знал, какова была дальнейшая судьба мальчика. Люди, которые жили в нашем доме, доме моего детства (по крайней мере четырех моих детских лет), разрешили мне зайти, походить по нему и даже долго со мной беседовали под запись на профессиональный – на вид – диктофон, который я купил в аэропорту, но говорили в основном о своих сомнениях в покупке дома, «где произошла такая трагедия», и о том, как они все переделали, чтобы «это не был тот же самый дом».

Они сообщили мне имя опекуна, который вел имущественные дела Дана Арбеля после «происшествия», но короткие разыскания выявили, что он умер полгода назад и в любом случае прекратил вести дела Арбеля-сына (точнее, мои дела), с тех пор как тому исполнилось восемнадцать.

Сюрприз пришел, откуда не ждали (насколько я понимаю, так обычно и происходит с сюрпризами).

Я сидел в районном кафе, проведя очередное утро в разговорах с соседями, и один из официантов сел напротив меня.

– Почему вы расспрашиваете о семье Арбелей? – спросил он.

– Почему вы спрашиваете, почему я спрашиваю? – спросил я.

Он наклонился ко мне и злорадно улыбнулся:

– Я предложил бы вам больше не копаться в этой теме. Будет жаль, если с вами произойдет какая-нибудь беда. Может быть, в следующий раз уже вам в лицо направят пистолет, когда вы откроете дверь.

Я быстро встал и схватил его за воротник, наклонившись лицом к самому его лицу. Чувствовал, как во мне закипает кровь.

– Это ты, – сказал я.

Официант от страха вытаращил глаза:

– Что? Я? Нет-нет, не я.

Это был уже не он. Я отпустил его, и он упал на стул передо мной. Кто-то обменялся, переместился в его тело, а потом так же стремительно обменялся обратно. Бедный официант сидел напротив меня, скорчившись и горько рыдая:

– Извините! Он заставляет меня быть его представителем на месте. Против моей воли. Простите!

Официанта звали Барух.

Маленькое кафе принадлежало его отцу. Семейный бизнес, стулья ручной работы, деревянный пол, который скрипит, если подойти близко к стене, и десерты, рецепты которых передаются из поколения в поколение. Как-то раз, несколько лет назад, – так рассказал Барух – к его отцу в кафе пришел какой-то человек. Он потребовал, чтобы тот платил ему «налог на охрану» – несколько тысяч шекелей каждый месяц. Будет жаль, если с этим кафе что-нибудь случится. Такое уютное место, с личным отношением к клиентам и домашней атмосферой. Платить отец отказался. Несколько недель члены семьи смеялись над тем, как он с криками прогнал этого «трехгрошового преступника».