— Кто такие и что вам нужно? — спросил юнец, стараясь выглядеть солидно.

— Путники мы, паря, — ответил Глеб. — На ночлег хотим попроситься.

Парнишка бросил подозрительный взгляд на винтовку, висевшую на плече Глеба, и ответил:

— Подождите. Спрошу у старших…

С этими словами он закрыл калитку, оставив Глеба и Дарью томиться в полной неизвестности.

Ждать пришлось минут десять. Наконец снова громыхнул засов и теперь уже перед Глебом и Дарьей предстал крепенький невысокий мужичок лет сорока с лишним, позади которого переминался с ноги на ногу давешний отрок.

— Далеко вы забрались, — сказал мужичок с некоторым беспокойством в голосе, когда свершился обмен приветствиями. — Дела какие здесь али как? — Он остро прищурился.

Глеб спокойно выдержал его подозрительный взгляд и соврал, не моргнув глазом:

— Болезнь привела в ваши места. Хочу вылечиться…

— Это от чего же?

— Узнал я, что водица в ваших краях есть знатная. Пьяниц лечит. А я, видите ли, иногда срываюсь в запой. Редко, правда, но бывает. Но все равно на работе мои загулы здорово сказываются. Вот хочу избавиться от этой пагубной страсти. А это моя жена, — соврал Глеб, не моргнув глазом, и нахально улыбнулся Дарье, которая смотрела на него изумленными глазами.

Она хотела что-то сказать, когда Глеб назвал ее своей женой, но лишь выдавила из горла какой-то неопределенный звук и тут же захлопнула рот, при этом щелкнув зубами.

— А, так вы держите путь на Горький Холм… А почему с этой стороны? Обычно все идут с севера.

— Так получилось, — ответил Глеб. — Мы ведь знали только направление. Притом весьма приблизительно. Пытались выведать дорогу к Горькому Холму у местных жителей, но никто ничего толком не объяснил. Сначала мы шли по бездорожью, потом наткнулись на тропу, которая и привела к вам.

— Понятно… — Видно было, что мужичка не оставляют смутные подозрения. — Ну, коль вы уж добрались сюда, то куда вас денешь. Заходите. Только винтовку отдайте. Потом мы вам ее вернем. С оружием к нам нельзя…

— Не проблема, — сказал Глеб, и снял винтовку с плеч.

Наконец они очутились внутри изгороди. Кроме мужичка и отрока, там их ожидали еще два парня лет двадцати пяти. У одного на поясе висел самый настоящий меч, а другой поигрывал кистенем.

«Крепко у них поставлена охрана, — подумал Глеб. — Ежели что, замочат как пить дать. Наверное, даже в этой глухомани жить не менее опасно, чем в городе».

Их определили в одну из изб; видимо, она была предназначена для гостей, потому что выглядела необжитой. Печка с трубой была поставлена посредине жилища, а под одной из стен находились полати. Квадратное оконце давало мало света, и Глеб поначалу не заметил, что в «красном» углу стоит небольшое деревянное изображение какого-то идола, а перед ним — неглубокая керамическая миска с жертвоприношением: зерна пшеницы, бобовых, горсть лесных орехов и сушеная гроздь калины.

— Что ж, на ночь крышей мы обеспечены, — весело сказал Глеб, усаживаясь на полати. — Хороша кроватка, прочная, даже не скрипит… — Он коварно ухмыльнулся.

— А вы где будете спать? — спросила Дарья.

— Здесь. — Глеб похлопал ладонью по сеннику, исполняющему роль матраца, который был прикрыт домотканым рядном.

— Не поняла… Это что, нам придется?..

— Вы удивительно догадливы. Конечно, полати для двоих узковаты, но ничего страшного. Прижмемся поближе друг к дружке и как-нибудь скоротаем ночку. Все теплее…

— Никогда! — взвилась Дарья-Дарина. — Еще чего!

— Ну как хотите. Если вам больше по душе спать на жестком глинобитном полу, то пожалуйста. Впрочем, возможно в этом и есть какая-то прелесть. Романтика кочевой жизни. Потом, лежа в своей пуховой кроватке, будете ностальгически вспоминать об этом удивительном приключении.

— Вы это серьезно?

— Вполне. Я, конечно, джентльмен, но не настолько, чтобы тарахтеть костями на голом полу и зарабатывать себе радикулит. Завтра нам предстоит тяжелый путь, и нужно хорошо выспаться. И потом, вы, надеюсь, не забыли, что я назвал вас своей женой? Так что нам никак нельзя спать порознь. Это вызовет ненужные подозрения. На нас и так смотрят косо.

— Я не согласна! — упрямилась Дарья.

— Вольному — воля. Но в этом вопросе я на поводу у вас не пойду. И еще одно — при этих людях называйте меня на «ты». Мы, чай, не дворяне, которые и в минуты близости соблюдали этикет и обращались друг к другу на «вы».

Дарья хотела продолжить дискуссию, но тут в дверь постучали и в избу вошел уже знакомый мужичок, которого звали Добрило.

— У нас сегодня праздник, — сказал он и учтиво поклонился. — Мы приглашаем вас принять в нем участие.

— Какой именно? — поинтересовался Глеб.

— День бога Ярилы. Сегодня мы его встречаем.

— Понятно. Спасибо. Когда он начнется?

— Где-то через час.

С этими словами Добрило удалился. Глеб посмотрел на Дарью-Дарину. Она продолжала что-то бурчать себе под нос, но, похоже, приглашение на праздник ее сильно заинтересовало и притушило накал страстей, бушевавших в девичьей груди.

— Что такое Ярилин день? — наконец спросила она достаточно холодно.

— Это день весны, а точнее, день выгона скота на пастбища. Празднуется в конце мая, иногда в начале июня…

Когда они появились на небольшой площади посреди городища, где начинались гуляния, уже стемнело. Там уже разожгли костер и прямо на земле расстелили беленые холсты, на которых выставили разнообразную снедь — яйца, мед, куличи, мясо, жареную рыбу, соленые грибы… Насколько Глебу был известен этот обряд (по книгам), вся еда была освящена в храме-капище.

Там же, на помосте, стояли и напитки в небольших дубовых бочонках. Что они собой представляют, Глеб пока не знал, но это его мало интересовало.

А вот к посуде, которая полагалась к пиршественному столу, его глаза так и прикипели. Он едва не задохнулся от волнения — перед ним стояли чаши и братины, сработанные никак не позже XVI века!

— Умереть — не встать, — сказал он тихо Дарье. — Этот столовый «приборчик» тянет минимум на два «лимона» зеленых американских бумажек. Такой красоты я не видел даже в Эрмитаже.

И добавил мысленно, немного перефразировав слова одного известного киношного персонажа: «Знаешь, дорогуша, меня терзают смутные сомнения…»

Дарья тоже обратила внимание на раритетную посуду. Она во все глаза смотрела на старинное серебро, которое ну никак нельзя было представить в этом диком захолустье даже при чересчур развитом воображении.

— А вы присаживайтесь, присаживайтесь, не стесняйтесь, — пригласил их Добрило к «столу».

Он был одет по-праздничному — в льняную вышитую рубаху навыпуск, подпоясанную казацким кожаным ремешком с серебряным набором.