— Есть одна мысль…

— Ну-ну! — поторопил лекаря раздраженный Уолсингем.

— Иоанн Васильевич накинул глазом на девицу из худородных. Зовут ее Анна Васильчикова. Весьма привлекательная особа… — Глаза Бомелиуса сально заблестели.

— Вы считаете, что в этом случае царь послушается веления звезд? — догадался Уолсингем.

— Да, сэр. Великий князь московский зело падок на юных прелестниц, — щегольнул своим знанием русского языка Бомелиус. — Очередная женитьба может отвлечь его — пусть и не надолго — от дел государственных.

— Так в чем вопрос! За работу. Вам и карты в руки.

— Да, это так… Однако есть одно «но», сэр.

— Вы о чем?

— В прошлом году архиепископ гнезненский Якуб Уханьский, кастеллан минский Ян Глебович и другие польские вельможи обратились к Иоанну Васильевичу, чтобы он немедленно прислал умных бояр в Варшаву с такими же условиями, на каких был избран Генрих Валуа. Они просили его отнестись письменно к духовенству, к рыцарству и к каждому вельможе в особенности и просить их об избрании его королем. Иоанн Васильевич должен был сказать в грамоте, что он не еретик, а христианин и действительно крещен во имя Троицы; что поляки и россияне, будучи единого племени, славянского или сарматского, должны как братья иметь единого отца-государя…

— Это мне известно! — нервно перебил Уолсингем лекаря. — У нас в Польше есть свои люди.

— Простите, сэр, но вы не знаете всей этой истории. Я сам лишь недавно об этом проведал. Увы, Иоанн Васильевич очень скрытен, и, как мне кажется, в последнее время перестал мне доверять так, как доверял раньше.

— Да? — нахмурился Уолсингем. — Это печальная новость…

— Я списываю сей момент в наших отношениях на происки своих врагов. Не волнуйтесь, сэр, Иоанн Васильевич без меня никуда, — самоуверенно заявил Бомелиус. — Он многим мне обязан, в том числе и своим крепким здоровьем. Когда я приехал в Московию, он был полной развалиной. А нынче великий князь ездит на охоту и меняет жен и девиц как мужик прохудившиеся лапти — без сожалений и почти каждый год.

— На вашем месте, — предостерег Уолсингем лекаря, — я бы не впадал в эйфорию. Будьте бдительны и осторожны.

— Несомненно, сэр. О бдительности я не забываю никогда. Так вот, царь отписал им весьма дружелюбно, благодарил за доброе намерение, обещал выслать бояр своих к Сейму, но ясности никакой не внес, потому что ждал послов австрийского цесаря Максимилиана, которые уже ехали в Москву. Гонец царский, Скобельцын, в августе прошлого года возвратился из Вены безо всякого ответа. Он сказывал, что император хочет прислать письмо к царю со своим человеком. Сия странность объяснилась, когда новый гонец Максимилианов привез к Иоанну Васильевичу жалобу, что Скобельцын не взял ответной грамоты, будто бы написанной без полного царского имени, и самовольно уехал. Сверх того вел себя непристойно и злословил императору. Максимилиан уверял царя в искренней дружбе и благодарности, а Иоанн Васильевич известил его, что он возложил на Скобельцына опалу. После того были в Москве и другие чиновники австрийские — с извинением, что Максимилиан за большими недосугами медлит условиться с Иоанном Васильевичем о делах польских. Царь очень разочарован этими отговорками, и я боюсь, что он взъярится, как это с ним часто бывает, и все-таки выставит свою кандидатуру. Он лишь ждет новых послов от польских вельмож.

— Понятно… Похоже, цесарь Священной Римской империи Максимилиан II Габсбург повел свою игру. Значит, сын императора Эрнст, как претендент, отпадает… Максимилиан сам возжелал стать королем Речи Посполитой. Но для Англии это совершенно неприемлемо! Это даже хуже, если бы трон Ягеллонов получил царь Московии.

— Точно так, сэр.

— Ну и что тогда у нас получается? Пять претендентов: Иоанн Васильевич, Максимилиан, семиградский воевода Стефан Баторий, затем добавились еще чешский магнат Виллем из Рожмберка и феррарский герцог Альфонсо д’Эсте. Милая компания… — Уолсингем мрачено покривился. — Не много ли?

— Как есть перебор…

— Я считаю, нам нужно в первую очередь избавиться от притязаний царя Московии. Он наиболее серьезная фигура. Что касается Максимилиана, то, как человек достаточно разумный, в большую драку за престол он не полезет. К тому же в его характере явственно ощущается недостаток твердости и решительности. А если еще учесть и большую приверженность Максимилиана к протестантству, за что католики терпеть его не могут, то трон Речи Посполитой ему не светит. На худой конец в Польше есть добрый друг Англии староста белзский Ян Замойский… — Тут начальник тайной службы резко умолк, словно споткнулся.

Сын холмского каштеляна Ян Замойский в 1560 году обучался в Падуе латинскому языку и юриспруденции, где и познакомился с Уолсингемом. Результатом его занятий было сочинение «De Senatu Romano», тему которого подсказал «милый друг» Френсис.

Конечно, Уолсингем не поддерживал устремлений молодого Замойского, крещеного в православии, сменить религиозные убеждения, но и не отговаривал (в конечном итоге горячий Янек, драчун и выпивоха, перешел в католицизм); этот вопрос будущего начальника тайной службы королевы Елизаветы I мало волновал. Но в результате Ян Замойский, сам того не осознавая, стал секретным агентом британской короны — хотя бы потому, что был очень болтлив и падок на деньги. За золото он готов был пойти на что угодно. Его долг Уолсингему исчислялся круглой суммой. Хорошо тогда сэр Сесил не поскупился, выделил деньги из тайного фонда…

— Ладно, идем дальше. Виллем из Рожмберка… — Уолсингем презрительно фыркнул. — Думаю, что идею побороться за престол Ягеллонов ему подкинул наш незабвенный Джон Ди. Он как раз гостит у него в Тршебоне…

Френсис Уолсингем недолюбливал Джона Ди. Хотя и отдавал ему должное, как ценнейшему агенту британской короны. Как и при Уильяме Сесиле, своенравный Джон Ди продолжал общаться с королевой в обход начальника тайной службы. Лекарю Джон Ди был известен как придворный астролог, поэтому Уолсингем мог говорить о нем без опасений, что Бомелиус заподозрит в столь уважаемом и высокообразованном человеке своего коллегу по тайному ремеслу.

— Надеюсь, Джон Ди по нашей настоятельной просьбе исправит свою ошибку, — продолжал Уолсингем, — и Виллем из Рожмберка вернется к своим торговым делам. Остается Альфонсо д’Эсте, герцог Феррары. Состоит в браке с внучкой короля Арагонского и Неаполитанского Альфонсо V, Элеонорой Арагонской, большой любительницей изящных искусств. Да и сам он знаток античной архитектуры и популяризатор рыцарских добродетелей. — Последнюю фразу начальник королевской тайной службы произнес с нескрываемой иронией. — Не думаю, что столь блистательной и высоконравственной паре придутся по нутру буйные шляхтичи с их дурацкими вольностями и привилегиями. Но герцогу нужно открыть глаза на его будущих подданных, склонных к варварству и неуправляемости. И даже не так ему, как его жене. Уверен, что Элеоноре Арагонской совсем не понравится холодная северная дыра под названием Речь Посполита. Трон для таких людей, как она и ее муж, не самоцель. Что ж, мы найдем человека, вхожего во дворец Альфонсо д’Эсте…