снег с бокового окна и, держа фонарь обратным хватом, посветил в салон. На переднем пассажирском – дорожная карта штата Мичиган и мятная гигиеническая помада.

Отправив плевок на расстояние шести футов, он зашагал по дороге, мимо покинутых домов. Закусочная напоминала забегаловки из его детства, он даже разобрал надпись: «ДОМАШНЯЯ ЕДА. ЗАВТРАК ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ. СИГ, ЗАЖАРЕННЫЙ ДО ЗОЛОТИСТОЙ КОРОЧКИ». В двухстах ярдах высилась церковь – темная, пустая.

Внезапно Адриан остановился, мгновение светил на Говарда, затем уважительно опустил фонарь.

Они молча пошли обратно.

Говард грыз большое зеленое яблоко. Швырнув огрызок в подлесок, достал из кармана рабочей куртки сэндвич с арахисовой пастой. Ели в тишине: один – сушеные бананы, другой – сэндвич. Молчание не было натянутым, каждый думал о своем, готовился к чему-то.

Адриан поглядывал на Говарда. Те же пристальные светло-голубые глаза – таким бывает небо на рассвете ясного зимнего дня где-нибудь над Северо-Западными территориями. Долговязый, но не нескладный. Молчун, но не чудаковатый. Никогда у него не было таких длинных волос, в Небраске они едва прикрывали уши. Еще он был бледен, без бронзового загара. Стал больше времени проводить в темноте?

Но это были далеко не все изменения.

А вот о чем думал Говард, он не знал и вряд ли осмелился бы спросить, даже если бы гарантированно получил ответ.

Скомкав упаковку в кулаке, Адриан сунул ее в карман жилета, к латексным перчаткам, поднял крышку багажника и посветил фонарем внутрь.

– Он уже сутки не приходил в сознание. Закинулся тремя таблетками снотворного перед тем, как я вмазал ему. Я не знал об этом. Смотри, – он хмыкнул, – когда из Кайфолома выйдет вся дурь, не исключено, что он захочет снова упороться. Не подпускай его к аптечке.

– Я намерен держать его без сознания.

Адриан отошел от машины и сунул в рот первую за день сигарету. Он терпеть не мог запах дыма, оседающий на кожаных сиденьях. Затянувшись до хруста бумаги, посветил на темный фасад «Хорслейк Инн».

– Ну и дыра! – Дым расползался в воздухе, искал себе место среди ветвей. – Где ты остановился?

– В доме у озера.

– Интересно, кому все это принадлежит?

– Мне.

– Ты купил город-призрак? – Адриан щурился сквозь дым, держа сигарету между указательным и средним пальцами. – Я был на Верхнем полуострове год назад, в Сидарвилле, мог заглянуть на огонек… Ты пропал.

– Я был занят.

– Митчеллом?

Говард смотрел в багажник. Он и не думал отвечать.

– Верно. Извини. Просто любопытно. Я был на его выставке в октябре. Мне нравится его мазня, я ее понимаю… Чей это автомобиль? На нем приехала женщина.

Вновь молчание в ответ.

Но теперь Адриан кое-что понял. Если здесь брат Митчелла, сам Митчелл, то почему не может быть и миссис Митчелл? Что, если «Хонда» принадлежит жене художника? Он вспомнил ее имя.

Вивиан.

У него уже пробегало несколько липких мыслей о ней. Он был бы не прочь, чтобы его миссис посидела у него на коленках. Разглядел в ней женщину, с которой мог бы хорошо провести время.

Зачем Говарду лисьи крики, если одна лиса уже была у него в руках?

Фильтр обжег губы. Ни с того ни с сего его стукнуло догадкой, будто мяч, брошенный в Шизотрона Шермана одним из игроков школьной команды под одобрительный гомон. У Говарда Холта появилась подружка! И не просто подружка – он положил глаз на жену художника. А если ты положил глаз на замужнюю девчонку, рано или поздно придется что-то делать с ее муженьком.

Вернувшись к «Шевроле», он похлопал Захарию по бедру.

– Ты убьешь его, – сказал Адриан, выдыхая дым в сторону, и потер пальцами швы на брюках. – А ее? Что ты сделаешь с ней?

Говард промолчал. Но это и был ответ.

Щелчком отбросив сигарету, Адриан вытащил брата художника из багажника и не слишком бережно бросил в снег.

– Неплохо было в Небраске, – заметил он, захлопнул крышку, расстегнул внутренний карман на жилете и достал флешку.

– Я у тебя в долгу, – сказал Говард, пряча флешку в карман джинсов.

Адриан задержал взгляд на бледном лице.

– Увидимся. И желаю удачи.

– И тебе.

Говард легко поднял и взвалил Захарию на плечи. Адриан смотрел, как тот идет по Главной улице, удерживая брата художника за ноги и руку.

Потом выключил фонарь.

Говард изменился. С ним что-то произошло. В Небраске, два с половиной года назад, он был сильным, как прилив, как ветер в полях, а сейчас стал слабее. И дело не в том, что, вероятно, у него возник романтический интерес. Дело не в женщине. Не только в ней.

Ярость всегда вырастает из личного, а личное – из страха. Говарда ослабил страх, потому что у него появился недруг. Подружки приходят и уходят, а недруги остаются. Само слово «недруг» очень личное: назвать кого-то недругом все равно что признаться в любви. Конечно, с любовью это имеет мало общего. К тому же любовь слабее смерти.

Чем Митчелл напугал Говарда Холта?

Адриан обошел машину, ввинтился за руль и включил зажигание.

Говард упомянул дом у озера… Возможно, он вернется на Верхний полуостров, скажем, в начале марта. Кто знает, что он найдет, пройдя по дороге чуть дальше. Но сперва убедится, что вторгся в частные владения, когда хозяин отсутствует. Ведь не исключено, что, пройдя чуть дальше, он уже не сможет остановиться, пока не дойдет до конца.

83

– Дэн, у тебя сильный жар. Ты весь горишь.

Голова раскалывалась, а в основание шеи будто всыпали кучу красного угля, подернутого пеплом. Грудь тоже была подернута пеплом, под которым при малейшем движении воздуха вспыхивала боль. Прикосновения Вивиан дарили облегчение, но на короткое время – пока мой лоб не нагревал ее ладонь.

Прикосновения Вивиан. Боже, какая фантастика!

– Он не оставил тайленол на прикроватном столике? Вот ублюдок. Я сейчас позвоню на стойку регистрации. Виви, захвати Perrier из мини-бара и подоткни мне одеяло.

Она сменила нагревшуюся ладонь на прохладную, и у меня тут же застучали зубы. Ее голос был тихим и испуганным:

– Дэн, кто он?

– Психопат.

– Как его зовут?

Скажи ей.

– Говард Холт.

Она долго молчала. Я почти убедил себя, что остался один, и уже хотел звать ее.

– Вы были знакомы?

– Нет, – ответил я.

Ложь.

– Почему он делает это?

– Не знаю.

Снова ложь.

– Я видела портрет.

Мои мысли смешались с мыльной водой: их набирают на кисть, стряхивают на холст, набирают и стряхивают… Сколько ни тряси, одна капелька все равно попадет на трусы.

Значит, он показал ей Питера. Что