воды до половины, насыпать немного ягод рябины, шиповника, два листа черемши и три еловых хвоинки для привкуса и оставить на двадцать минут, чтобы всё хорошенько проварилось.

Тёмно-зелёную жидкость в тарелке пить без подсластителя невозможно от слова совсем. От горечи желудок в трубочку сворачивается, а язык вот-вот сам себя отрежет и убежит куда подальше. Но выпить следовало всенепременно, бодрит же! Вот только что именно бодрит: сам напиток, или его вкус?

Есть другой вопрос. В своей истинной форме я практически не ощущал холода даже когда меня засыпало снегом от кончика хвоста до роговых отростков, превращая в неподвижный сугроб — а в форме ящеролюда стоит лёгкому ветерку подуть, и я уже стучу зубами. Из-за этого приходится чуть ли не обматываться вещами. Трусы, портянки, рубаха, потом штаны — это только нижний слой вещей, из шерстяной ткани. Верхний слой сделан из кожи порченого кабана, и в дождливую или снежную погоду это самое необходимое.

Самый же интересный слой одежды — средний, состоящий из шкур убитых по весне животных. Хотя прошло два месяца, как я не покусился ни на одну зверюшку. Не считая убитого месяц назад козла, ведь рагу без мяса — это грустно, и невкусно.

В будущем же средний слой одежды преобразится, покроется мехом густым, тёплым и мягким, и переливаться будет золотом. Вот только добывать его та ещё проблема, да и редкий он, зараза: за всё время лишь единожды получилось его добыть. Но средний слой одежды интересен не мечтами о ботинках, штанах и шапке. Лог.

Личное имущество:

Предметы одежды:

Рука́асса шаа́кт ну да́арон (Осквернён):

Свойства (неизвестны)

Я отказываюсь, просто отказываюсь понимать работу системы в этом мире. Какое личное имущество, какая одежда, какие свойства, какое неизвестно: что это за ересь? Нет, я понимаю, что надпись на орочьем языке и одно из слов всенепременнейше переводится как «крутка». Но на этом моё понимание — всё.

Когда я пришёл от орков, то бросил в угол пещеры куртку с красными бархатными полосками вместе с острым шилом. Но через две недели они не пропали. Если с шилом я уже знал, как поступить — то с курткой возникли проблемы. Минут десять я вертел её в руках, и уже решил постирать и носить — да сдуру подал в неё магию, как это делал во время выкачки жизней из животных. Просто подумал, что это куртка может быть таким же магическим инструментом, как мамин ножик.

Оказалось, что я подумал правильно. Полоски моргнули жёлтым цветом, и система такая: «Оп, пацан, даров. Как сам, как оно? Выживаешь? Малаца! Вот, держи, теперь твоё. Не знаю, что это — но ты держи, оно твоё.»

Я тогда завис на часа три размышляя, как позвонить санитарам в дурдом. Потом плюнул на это и решил уточнить всё у мамы при встрече. Но куртку всё же постирал. Три раза. С золой. Я радовался как дитя, когда неприятные запахи и следы гноя наконец исчезли. После этого на практику использования курткой потратилось несколько дней. Крайне сложно подавать ману сразу во все полоски бархата: я частенько отвлекался, и концентрация терялась.

Зато теперь, благодаря усердию — в моём распоряжении куртка, которая греет. То, что надо, вот просто сто из десяти! Такое ощущение, словно мои вечные жалобы кто-то услышал и сжалился. Или просто пожелал, чтобы я наконец заткнулся.

Вот только есть одна странность. Давно, ещё в своём истинном облике, я безрезультатно пытался подать ману в чёрное полотно. Так же будет и сейчас, если вновь подать ману в полотно. Камень, чёрное полотно, кусок деревяшки, что-то другое — ману в них не влить. Скорее всего, предмет изначально должен быть магическим. В моём гардеробе лишь одна такая вещь, но и этого более чем достаточно. Куртка греет на удивлении хорошо, достаточно запитать её маной. Делать это лучше на холоде, иначе можно перегреться, а пока стоило одеться, взять снегоступы из веток и подготовить инструменты.

Сегодня древни могут быть спокойны — я шёл не за ними. Мне нужен лишь посох, острое шило, широкая заточенная кость для раскапывания земли, ножик в самодельном кожаном чехле, носильная рамка, пара метровых нервных палок, моток лески да пара лоскутов кожи скверного кабана. А ещё кусок ткани, измазанной углём.

Кое-что из этого нехитрого скарба цепляется к широкому поясу, другое привязывается к рамке. Остаётся лишь заполнить флягу отваром, закупорить деревянной пробкой и закрепить между слоёв пояса, чтобы содержимое на холоде не так быстро остывало.

Уже через минуту лёгкие вдыхали морозный воздух высоких гор. Он обжигал в нос, заставляя вздрогнуть и натянуть шарф по глаза. Перед спуском я проверил результаты эксперимента. Прошло уже два дня, но кольцо из скрученной ярко-зелёной кожицы всё ещё пружинило, хоть постепенно сжималось и темнело. То же самое и с другим кольцом, намотанным на метровую нервную палку. Первое кольцо лежало на импровизированном каменном холодильнике и прикрывалось камнями, чтобы не сдуло ветром. Палка же вовсе лежала за холодильником рядом со склоном. Ещё несколько дней, и эксперимент закончиться. Если догадки верны, то в моё распоряжение поступил один из самых прекрасных инструментов. Проблема в том, что его можно сделать лишь в холоде, но это не критично. Надо всё подготовить заранее.

За размышлениями о способах крепления длинных и узких пластин между собой — спуск с горы прошёл незамеченным. Осталось найти двухметровые палки в снегу у склона горы.

У границ защитного периметра скверны я на секунду задумался, смотря в сторону западного широкого леса и глиняного карьера. Завтра предстоит идти за очередной порцией глины и валежника: зола из ниоткуда не появится в очаге. И надо будет поискать ягоды. Когда вернулся от орков, то на следующий день пошёл в тот лес и практически полностью ободрал целое дерево рябины и густые заросли шиповника. Но запасы подходят к концу, и будет нелишним их обновить. Радует, что черемши хватит до лета — повезло выйти на большую полянку. Медвежий лук осенью уже старый и не очень вкусный, но два листочка в отвар добавить самое то.

Горьковатая жидкость, с привкусом хвои и черемши согревала после длительного перехода. Четыре часа по сильному морозу кого угодно сделают злым и кровожадным, готовым убить за толику тепла. Так что маленькие глотки всё ещё горячего отвара согревали и бодрили кислым, немного горьким вкусом.

Вскоре привал был окончен. Зимой дни короткие, а ночи холодные. В моём распоряжении не больше шести часов светового дня, потом следовало возвращаться в пещеру, иначе можно не успеть до крепких ночных морозов.

Воткнув одну из двухметровых палок в землю, я привязал к её концу тряпку, измазанную углём. Чёрная тряпка прекрасный ориентир. Когда солнце бликует снегом, искать хоть что-то на белом фоне бесполезно — ослепнуть проще и быстрее. Лог… Судя по карте, а как раз вышел к нетронутым участкам. Заодно оставил ножик и флагу рядом с чёрной тряпкой: незачем рисковать, занося столь ценные предметы в порченые места.

Хруст свежего снега нарушал вечную тишину скверного места. Зимой в защитном лесу неуютно. Воздух звенит тишиной, и звуки шагов разносятся на десятки метров. Отражаясь от искорёженных деревьев, они преломляются и возвращаются, изменившись. Словно сам звук поглотила скверна и исказила, высосав всю жизнь.

Хруст снега — всегда что-то приятное, это праздники и радость новых встреч.

Хруст снега в защитном лесе — это пустота без единого признака жизни, без малейшего дуновения ветра, без ничего. Собственное дыхание громом отдаётся по ушам, нервирует.

Скверна — это самая ужасная смерть.

Скверна зимой — сама мертва.

Древни едва шевелятся и сколько ни гладь им толстые корни апельсинового цвета — они не сдвинуться с места, переходные стадии не образуются. А те, которые уже есть — словно застыли. Можно весь день кидаться в них камнями, но они хоть как-то отреагируют лишь на «Магическую стрелу». Зимой скверна ведёт себя крайне странно, словно замораживается. Это отчётливо видно в её глубине, в зоне светящегося мицелия.

Вот только мицелия больше нет. Весь скверный лес теперь усеян серебристыми коконами, едва мерцающими в непроглядной тьме. Не будь у меня необычного зрения, то ходить я бы смог только с факелом. Так усердно старавшиеся полностью закрыть небо густо сплетённые ветви