Присмотревшись к деревянным узорам, она обнаружила среди них мужчину, что сражался с громадным волком, и свернувшегося кольцом змея, что, как небо, опоясывал собой весь узор. Она принялась рассматривать кровати, застланные белыми мехами и тончайшими покрывалами, точно сотканными из солнечного света. Украшения девушек были разбросаны на полках и стольцах, будто безделушки. Илька бросила взгляд на свой грубый серо-коричневый плащ и заметила, что на нём у края кровати лежали свежие платья: белоснежное нижнее и верхнее золотое, украшенное узором из зелёных и белых листьев. Она осторожно взяла в руки платья, и ткань их заструилась по пальцам, потекла, как вода, – нежнее Илька никогда не трогала. Нити из шерсти, верно, пряли стрекозы, ведь человеку не под силу скрутить такую тонкую нитку так, чтобы она не порвалась.

Человеку? Илька задумалась. Человеком здесь была только она.

Илька наконец надела платья, застегнув ворот нижней рубашки серебряной пуговицей. Она приложила к животу свой поясок, но его серое грубое полотно показалось чуждым, а потому она нарядилась шёлковой зелёной подпояской, обернувшись в неё трижды и привесив свой нож. На чужой полке Илька нашла начищенное до блеска большое медное зеркало. Она заглянула в него, чувствуя себя татем.

Такой красивой одежды она не видела и у самых богатых жительниц Ве. Верно, у жены конунга, правившего в Онаскане, такого наряда бы тоже не нашлось. Но лицо… её лицо всё портило. Она не походила на прекрасных дев Альвхейма, совершенных и изящных, сияющих, точно маленькие солнца, запертые в выточенных из моржовой кости телах. Зажмурившись, Илька положила зеркало обратно и распустила волосы так, чтобы локоны закрывали её щёки. Кажется, местные девушки не заплетали волос, если им не нужно было трудиться и нянчить на руках младенцев.

Она вышла из дома, сложив на груди руки и сгорбившись. Девушки поприветствовали её, тепло улыбаясь, и Илька промямлила в ответ что-то невнятное. Собравшись, она наконец спросила, где искать Ситрика, и одна из служанок вызвалась отвести её к Высокому дому.

– Я хотел подарить его Холю, но не успел закончить до момента вашего отъезда, – произнёс Вёлунд. – Не хочу, чтобы у этого топора не было хозяина. Он слишком гордый и своевольный, как необъезженный жеребец, но это не значит, что у него не должно быть хозяина. Мне хотелось бы взглянуть на него в чутких руках.

Ситрик взял в ладони боевой топор, что Вёлунд оставил на столе. На своей коже он ощутил жар кузницы, горнила, из которого лезвие вышло, как из чрева. Он чувствовал, сколько огня ушло на то, чтобы сковать металл и превратить его в живое творение. На рукояти, обтянутой приятной кожей, проступали узоры из сплетений сотен птичьих и волчьих тел.

– Я не могу его принять, – тихо сказал Ситрик, проводя ладонью по бугристому узору.

– А я говорил тебе, что ему лучше подарить лиру, – смешливо фыркнул Эгиль, со скуки катая по столу опустевшую кружку.

– Это топор Холя. Если он не может теперь уж принадлежать ему, то пусть достанется тебе, – произнёс Вёлунд, опускаясь за стол. Взгляд его был тяжёл и серьёзен.

Ситрик спрятал глаза под ресницы и вновь посмотрел на топор в своих руках. Узор, что перетекал с рукояти на лезвие, казался подвижным – в тонких линиях крылись тайна и сила.

– Может достаться лишь мне? – повторил он, не веря своему слуху, и Вёлунд кивнул.

Холя больше не было. Он исчез, как сказанное слово, оставшись лишь в памяти тех, кто его услышал. Ситрик стиснул в руках рукоять, всё ещё ощущая жар, исходящий от острого лезвия. Ему не нужен был этот топор. Ему нужен был Холь.

– Спасибо тебе, господин, – прошептал Ситрик, чуть поклонившись.

Он опустил топор на стол, и Вёлунд быстрым жестом обернул лезвие в кожаный чехол.

– Я рад, что ты принял дар, – сказал кузнец, хмыкнув в огненную бороду, и вдруг спросил: – Когда вы отбываете?

– Вероятнее всего, сегодня.

– Так скоро?

– Да. Мы пришли за травами и собрали уже всё, что хотели, кроме лапчатки и лютиков. Правда, мы не знаем, где их искать.

– Покров готовите, – хмыкнул Вёлунд, погружаясь в свои мысли. – К нам приходила однажды старуха с подобной просьбой. Эгиль, не помнишь, что она искала и где?

– Стрелолист, – ответил музыкант, наполняя свою кружку светлым душистым пивом. – Сдаётся мне, что лютики будут там же, где и стрелолист. У водопада к северу от города. Вот только дух там поселился капризный. Он просто так не даст сорвать травы, что растут в его владениях.

– Нёккен? – спросил Ситрик, нахмурившись. Он присел за стол рядом с Эгилем.

Мужчина отпил немного пива, смакуя его вкус, и предложил кружку Ситрику. Тот согласился, хотя плотно пообедал, но для пива в желудке, верно, ещё оставалось место.

– Дух водопада, да, – подтвердил Эгиль. – Однажды мне довелось сыграть ему на тальхарпе. Он был так расстроен звучанием моей игры, что предложил прийти к нему на Йоль да взять пару уроков. Дурной он. Если прознает, что вам надобно нарвать трав на берегу ручья, так он вас и близко к водопаду не подпустит. Возьмёт да и утопит ещё.

– Если попросить у него травы, он их даст?

– Нет. Только украсть и можно.

– Как же это так? Ведь это его травы у его водопада!

– Иначе никак. – Эгиль пожал плечами. – Бабка тогда как-то уболтала нёккена да перехитрила. Только поди отыщи её… Где она теперь? Я же к нему больше не пойду, – буркнул он в кружку. Видимо, замечание нёккена сильно задело его самолюбие.

Мимо проплыла Альвейд, убирая со стола грязную посуду. Она бросила на Ситрика холодный взгляд и будто бы нарочно задела его спину подносом. Парень закашлялся, согнувшись над кружкой. Неужели она помнила его? Почему же злилась?

В распахнутых дверях неожиданно появилась Илька. Она остановилась у порога в нерешительности, сложив руки в каком-то молельном жесте. Служанка, войдя в дом вместе с ней, потянула девушку за локоть и указала на стол, за которым и сидели мужчины. Вместе с ней в дом забежала и Блоха, радостно виляя хвостом.

– Садись с нами, – позвал Вёлунд, рассматривая Ильку с прищуром. – Странный у тебя нож, девица.

Илька опустилась на скамейку рядом с Ситриком и точно спряталась за его спиной от взгляда конунга-кузнеца. Альвейд вскоре поставила перед ней миску с ячменной кашей и пустую кружку, такую же невысокую, как сама Илька. Нойта выглядела напуганной, и Ситрик, желая приободрить, легко улыбнулся ей.

– Красивое платье, – шепнул он и тут же