– Ты решил покончить с собой? – медленно сказал Кирилл.

Невозможно. Это какая-то глупость, он врет, он пытается его перехитрить!

По лицу сыщика разлилась бледность.

– Довольно давно. – Он растянул синеющие губы в усмешке. – Ждал подходящего случая. Не хотел огорчать Серегу, у него такие старомодные представления о самоубийствах… Вы, милый трогательный юноша, просто подарок судьбы.

– Почему покончить?! – вырвалось у Кирилла.

– Потому что… с вами… скучно. Ничего нового… много лет. – Илюшин, дернув подбородком, хватанул воздух ртом, скривился, будто сердясь, что его отвлекли от важных дел. – Вокруг посредственности с амбициями… Вроде вас. Надо было сделать это еще пять лет назад. Зря… тянул. А, может, и не зря. Дождался.

Кирилл покачал головой. Нет, он не верил ему. Притворство, актерство! Человек способен имитировать все, что угодно, в том числе затрудненное дыхание…

«Невозможно только побледнеть по собственному желанию», – снова тихо шепнула ему на ухо Динка. И рассмеялась.

Илюшин был уже не бледным, а белым. Кирилл до последнего цеплялся за мысль об игре света, но больше нельзя было отрицать очевидное.

Он растерянно зашевелил губами.

– Торжество заурядности, – с усмешкой сказал Илюшин, собрав последние силы. – Вы так пыжились… были так уверены в своем интеллекте… Я решил дать вам прощальный щелчок по носу. Посмотрите на себя. Вы – ничтожество. Неудачник! Какое… позорное… завершение карьеры!

Он вдруг подмигнул. Кирилл от растерянности чуть не ответил тем же, но угол рта Макара перекосило, увело вверх, словно кто-то пытался на живую нитку стянуть его щеку и бровь. Губы посинели. Тело выгнуло дугой, по лицу прошла судорога; несколько мгновений сыщик смотрел вверх и куда-то вбок, на макушки сосен, а затем глаза его закатились, и Макар обвис в петле.

«Сдох», – торжествующе шепнула Кириллу на ухо Динка.

Кирилл пошатнулся, как от удара.

Сыщик его переиграл.

Он не просто испортил его последнюю, главную охоту. Он уничтожил ее, а заодно и все предыдущие; он не оставил ничего от достижений Кирилла; трофеи, развешанные на стенах его воображаемой тайной комнаты, покрылись плесенью и растеклись, источая зловоние, – он отчетливо ощутил его сладковатый удушливый запах.

Илюшин сделал все так, как хотел он, а не так, как спланировал для него Кирилл. Сложнейшая подготовка, расчеты, – все потеряло смысл. Безупречно подогнанные друг к другу шестеренки обратились в вихляющиеся колеса телеги, летящей под откос; падающие друг за другом костяшки домино, которые должны были сложиться в прихотливый узор, – в развалившуюся гнилую поленницу, из которой брызнули мыши.

С губ Кирилла сорвался вопль. Он бросился к стволу, одним взмахом ножа перерезал веревку. Тело ударилось о землю с таким громким стуком, что Кирилл в ужасе подумал: «Не успел».

Но сыщик еще дышал. Ноги судорожно подергивались. Кирилл потратил несколько мучительно долгих секунд на то, чтобы освободить ему руки; перевалил его на спину, поправил голову.

– Ты у меня не сдохнешь, сволочь, – отчаянно бормотал он. – Жить будешь, гнида… Уйдешь, когда я тебе разрешу, понял? Понял?!

В ушах зазвучали слова инструктора по оказанию первой медицинской помощи, повторяясь, точно код: «Отсутствие сознания, дыхания, пульса. Отсутствие сознания, дыхания, пульса».

Признаки клинической смерти. Двух из трех достаточно, чтобы начинать сердечно-легочную реанимацию.

Кирилл опустился на колени рядом с Илюшиным. Поставил ладони на грудину, как учили. «Локти выпрямленные. Шестьдесят нажатий в минуту». Собственное сердце скакало, будто туго надутый резиновый мяч, вверх-вниз, от желудка под горло и обратно; лоб покрылся испариной, руки тряслись.

«Неудачник. Торжество заурядности».

– Ты неудачник, ты! – выкрикнул Кирилл, чувствуя, что по щекам текут слезы. – Даже сдохнуть нормально не сумел!

Он забыл о Сергее, забыл о таймере; его переполняли бессильная ярость и отчаяние.

Кирилл устроил для него такой красивый финал, он привел его на эту поляну, к озеру… он так старался!.. И что получил взамен?

Ему плюнули в душу. Нагло, цинично. Так нищий харкает в ладонь, протягивающую ему краюху хлеба.

«Господи, – взмолился Кирилл, – не дай ему умереть! Господи, ты же можешь!»

Нажатие, второе, третье! Считать про себя. Дышать равномерно. Сердце по-прежнему прыгало как мяч, который девочка Таня зашвырнула на другой берег реки; прыг-прыг-прыг по сухой земле, пугая уворачивающихся кузнечиков; Таня не плачет, она следит за мячом сухими глазами, потом говорит: «Возвращайся», – и протягивает руку к воде; тогда мертвый Грека, изъеденный раками, встает из реки и идет за ней.

– Вста-вай! – выдыхал Кирилл. – Вста-вай!

Возвращайся!

Илюшин дернулся и открыл глаза.

Мысленный сигнал опасности слился с писком таймера, предупреждавшего, что время вышло.

Кирилл потянулся за ножом, мгновенно приняв решение: все, охота закончена; хватит и того, что сыщик погибнет от его руки, а не по своему желанию.

Какая-то сила отбросила его назад. Он сначала ударился ладонями о землю, пытаясь предотвратить падение, и лишь затем ощутил удавку на шее. Кто-то набросил на него петлю. Кирилл захрипел, вцепился в нее, пытаясь ослабить узел, но его потащили, точно игрушечную машинку на веревочке; он видел собственные ноги, оставляющие в земле две борозды. Петля давила все сильнее, воздух вдруг закончился – весь, и внутри, и снаружи, а вместо него пришла боль. Грудь раздирало этой болью. Перед глазами заплясали черные точки; он хрипел; он задыхался.

– Вы его убьете, – донеслось до него сквозь звон в ушах.

Хватка на горле слегка ослабла. Немного придя в себя, он понял, что сидит, прислонившись к сосне, – той самой, на которой хотел вздернуть Илюшина. Его привязали за шею к стволу.

Но руки и ноги оставались свободны. Кирилл отчаянно изогнулся и снова вцепился в петлю, пытаясь освободиться от нее.

Бамц! – ему врезали по щеке. Кирилл никогда в жизни не получал оплеух. Ему показалось, что глазные яблоки сейчас выкатятся из глазниц.

Он зажмурился. А когда поднял веки, перед ним сидела мертвая Татьяна.

После всего, что произошло, в этом даже была своя логика.

Сыщики

– Женщина, которой испортили отпуск, – это страшная разрушительная сила, – сказал Макар Илюшин.

Они вновь сидели на веранде: Илюшин за столиком, на котором стояли чайник, сахарница и синяя чашка, Бабкин – полулежа в кресле, под пледом. Солнце опускалось за лес, розовые и сиреневые облака собирались в небесный замок.

– Поверить не могу, что ты мне ничего не сказал. – Бабкин пытался протянуть руку к чайнику, охнул и решил обойтись без чая. Спину сорвал, как пить дать. Тьфу ты, черт! Отдохнул, называется. Набрался здоровья.