как и семья Рюхард539, держались в тени, они редко соприкасались с выходцами из русских кругов. Теперь все изменилось. У братьев и сестер было много русских друзей, у них были открытые дома и широкий круг общения. Я тогда близко сошелся с тремя холостяками: Эрнстом Руперти, он был моего возраста, господином Дирксеном и старовером Рябушинским540. Мы часто бывали вместе, имели схожие увлечения, оттого славно подружились.

За время московского визита я также впервые сблизился с матерью. Прежде я испытывал определенный страх, потому что мне постоянно казалось, что я не соответствую ее требованиям к образованию, манерам и знаниям. Но, как уже сказано, за эти долгие дни совместной жизни робость исчезла, и мы по-настоящему породнились.

В общем и целом, это была отличная полоса жизни, но, разумеется, так долго продолжаться не могло, и было решено, что после окончания моего обучения я должен посмотреть мир, а потому сначала я отправился в Америку, а затем к родственникам в Англию.

5. Поездка в США и Великобританию в 1899–1900 годах

Чтобы это была не простая развлекательная поездка, меня снабдили лучшими рекомендациями, которые сделали бы для меня возможным посещение различных промышленных и сельскохозяйственных предприятий. После окончания этого путешествия, которое должно было продлиться с 1 ноября 1899 года до середины июня 1900-го, мне предстояло опять отправиться на военные учения, а затем решить, хочу ли я остаться работать в Германии в сельском хозяйстве или из Москвы руководить одним из принадлежавших фирме производств.

Сильного воодушевления я не испытывал, так как меня мало привлекала идея месяцами совершенно одному скитаться по миру. С другой стороны, меня соблазняла возможность увидеть и узнать то, о чем я так много слышал. Поскольку ни один приятель не выразил желания участвовать в путешествии, я отправился в путь в одиночку.

Расставание с Москвой далось мне нелегко. Я впервые узнал здесь жизнь, которую ведут состоятельные люди в больших городах. Меня беспокоило еще и то, что я плохо владел английским языком. Кроме отрывочных знаний, полученных в школе и почти забытых, у меня не было ничего. К тому же я был скорее робок в новых обстоятельствах, с чужими людьми и особой уверенностью в себе не обладал. Безусловно, для молодого человека было чрезвычайно полезно, что ему смогли дать такую возможность путешествовать по миру. Я заказал себе место на быстроходном судне северогерманской компании Ллойд (Norddeutscher Lloyd). Эти пароходы, называвшиеся «Траве» («Путешествие»), были довольно малы в сравнении с сегодняшними, но питание на борту уже тогда было великолепным.

Итак, я выехал из Москвы довольно рано, чтобы провести еще два дня в Бремене, прежде чем пароход отчалит. В городе я навестил семью Штукен541, которые переехали туда. Глава семейства купил небольшое имение вблизи Ганновера и во время многочасовых прогулок по Бременскому парку обсуждал со мной аграрное производство, которое намеревался там обустроить, так как сам мало разбирался в сельском хозяйстве.

Потом я поднялся на корабль, и мне было довольно-таки не по себе, когда я совсем один отплыл от Европейского континента и отправился в неизвестность. Это было в феврале 1900 года, в то время года, когда в подобные поездки отправляются неохотно. На борту пассажиров было немного. Пока мы плыли по Северному морю и Ла-Маншу, кое-кого можно было увидеть на палубе, но, когда мы вышли в открытое море, они один за другим исчезли и осталось только несколько молодых людей, которым море не могло особо повредить. К ним относился и я, и само собой получилось, что мы сошлись и проводили время за игрой в карты и другими развлечениями. Временами сильно штормило, и я очень удивлялся, что качка мне мало досаждала.

В этом узком кругу был русский полковник, который должен был в Америке приобрести броневые плиты для российского флота, довольно неприятный американский консул и английский капитан, который был тоже очень неприятным господином. Эти трое играли целый день в покер. Русский полностью проигрался, американец выиграл. Мы сомневались, было ли тут все чисто, это казалось нам сомнительным. Безусловно, это нас раздосадовало. Огромные морские волны, которые часто захлестывали палубу, произвели на меня сильное впечатление, но большого удовольствия я от них не получал. Хоть мне и не становилось плохо, постоянным было чувство: «Ах! Если бы у меня снова была земля под ногами!»

Так мы, наконец, прибыли в порт Нью-Йорка. Но до выхода в город оставалось еще почти двадцать часов. Было решено, что американец ввиду крупного выигрыша должен пригласить на чашу пунша всех пассажиров, которые теперь постепенно оживали. Однако этот тип подмешал в него столько воды, что русский остался недоволен. Он отозвал нас в сторонку, где потчевал напитками получше, но сам умудрился наугощаться ими так, что прибыл в Нью-Йорк совсем больным. После того как корабль причалил и все формальности с паспортами и багажом были улажены, мы сошли на берег.

В Нью-Йорк о моем прибытии сообщили, встречать был послан портье, который оформил все необходимое и доставил меня в отель. Тем временем наступил вечер, и город с его небоскребами и световыми эффектами, которых мы в Европе еще не видели, сперва ошеломил и потряс. Повсюду впечатляющая реклама, шумно и беспокойно. Я чувствовал себя совершенно потерянным. Везде негры – кельнеры, чистильщики обуви, портье и даже на сцене.

Как и следовало, в первые же дни я нанес визиты в нужные фирмы, куда меня рекомендовали, и здесь тоже встретил много такого, что было в новинку. Огромные деловые здания, высотой до 30 этажей, где люди стекались к лифтам, которые в таких количествах не были нам знакомы, а затем впечатление от офисов. Большинство служащих в одной рубашке, на голове кепи, трубка во рту. Особенно впечатлен я был тем, что, когда шеф вызывал служащего и диктовал ему задания, он так и стоял перед ним, не вынимая трубку изо рта. Меня везде принимали радушно и быстро обслуживали, выдавая необходимые рекомендательные письма. Какого-то личного интереса я не встретил ни у кого, так, деловая обязанность, которую надо было быстро выполнить. С чем я тогда ознакомился в этом необычном городе, уже точно не помню. Все было новым, громадным и непривычным.

Такой же прием, как в Нью-Йорке, был потом и на фабриках. Последние импонировали мне своей простотой. Хозяйственных запасов нигде не было, в противоположность фабрикам, которые я видел в Старом Свете, и как следствие – невероятное облегчение хозяйствования. Каждое утро прибывали уголь, сырье и