доктор настаивал на том, что распространении болезни имело характер «неестественный». Но тут Уолш рассказал ему о том, что заболевшая повариха работала на кухне, а после того, как её свалили высокая температура, на это место заступила её мать, то есть контактное с заболевшей лицо! И спросил, как следует расценивать такую ситуацию? Доктор замялся и… признал, что меры изоляции больных и профилактики оказались недостаточны.

Фактически этим признанием доктор дезавуировал собственное умозаключение о «неестественности» распространения болезни!

Дальше стало только интереснее. Адвокат Уолш поинтересовался, мог ли Полковник Своуп умереть от апоплексического удара? И получил вполне ожидаемый категорический ответ: «нет, это невозможно!» Иного ответа свидетель обвинения дать не мог, ведь невозможность смерти Полковника Своупа от кровоизлияния в мозг являлась одним из краеугольных камней обвинительной базы! Получив этот ожидаемый ответ, адвокат не без сарказма поинтересовался, откуда это известно, ведь полноценное исследование мозга было невозможно ввиду его повреждения…

Тут в зале повисла тишина, все поняли, что адвокату известно нечто такое, о чём обвинение предпочло не упоминать. Врач начал было протестовать и рассказывать о том, что мозг был извлечён из мозга при эксгумации и подвергся микроскопическому исследованию, но адвокат его прервал уточняющим вопросом: «разве Людвиг Хектоен не раздавил замороженный мозг руками, пытаясь извлечь его из черепной коробки?» Тут доктор Холл надолго замолчал, явно пребывая в растерянности и не зная, насколько хорошо адвокат Уолш осведомлён.

После явного замешательства он подтвердил, что распил черепа был сделан не совсем удачно, в результате чего мозг сложно было извлечь и доктор Хектоен действительно раздавил его пальцами во время этих манипуляций.

Поворот оказался в высшей степени неожиданным для всех присутствовавших. Оказалось, что пассивная защита вовсе не пассивна и у Фрэнка Уолша припасены для обвинения кое-какие неприятные сюрпризы. Доктор Холл покинул свидетельское место явно обескураженный, ведь защите удалось фактически дезавуировать основные его утверждения и показать, что свидетель пристрастен [как минимум!].

Далее Фрэнк Уолш обратился к судье Лэтшоу с прошением предоставить ему, адвокату Уолшу, всю переписку, которую вели между собой Джон Пакстон и доктора из Иллинойса Хектоен и Хейнс. Это прошение адвокат подавал и ранее, во время работы Большого жюри и в самом начале этого процесса, но всякий раз Уолш получал отказ. Тем не менее, после обращения адвоката в самом начале процесса судья Лэтшоу обязал обвинение собрать всю эту переписку и отдать на хранение ему, судье Лэтшоу, дабы не допустить утраты документов, возможно, представляющих определенную ценность для Правосудия.

И вот теперь адвокат вторично попросил судью передать для ознакомления указанные письма. Судья после некоторых раздумий решил удовлетворить прошение адвоката, видимо, впечатленный тем, как Уолш сумел неожиданно перевернуть показания доктора Холла.

Лэтшоу распорядился принести из его кабинета нужную папку, и получив её из рук судебного маршала, передал Уолшу со словами: «Я всё прочёл, не знаю, чем это может вам помочь!»

Заседание было прервано на время, необходимое для того, чтобы Фрэнк Уолш прочитал содержимое папки и сделал необходимые выписки. На это потребовалось около 40 минут. Возвратившись с папкой в зал заседаний, адвокат передал её судье, нарочито громко его поблагодарил и добавил, что в полученных бумагах нет самого главного документа – акта об исследовании на наличие стрихнина рвоты Маргарет Своуп и капсулы, выброшенной доктором Хайдом в снег. Между тем, такой акт существовал и из него следовало что в обоих случаях стрихнин не был найден!

Что самое интересное, ни судья, ни прокурор Конклин не стали оспаривать сказанное Уолшем. Его отличная информированность о скрытых деталях проведенного окружным прокурором расследования теперь уже не вызывала сомнений и в споре с адвокатом следовало проявлять крайнюю осторожным. Вдруг адвокат готов подтвердить свои слова и это подтверждение лишь создаст обвинению новые проблемы?

Заседание продолжилось. Обвинение вызвало в качестве очередного свидетеля доктора Эдкинса (Adkins), работавшего в Индепенденсе и на протяжении многих лет близко знавшего Полковника Своупа. Свидетель оказался весьма лаконичен и уклончив в суждениях, по его словам физическое состояние Томаса Своупа не давало оснований предполагать смерть по естественным причинам, но Эдкинс в последнее время не очень плотно общался с Полковником, так что…

После Эдкинса место свидетеля занял доктор Людвиг Хектоен. Следует иметь в виду, что свидетели до их вызова в зал судебных заседаний, содержались в полной изоляции в отдельной комнате под охраной судебного маршала. Они не знали, что происходит в зале заседаний и к ним никто не мог войти для того, чтобы пересказать последние новости и тем повлиять на показания. То есть Людвиг Хектоен ничего не знал о том, что Фрэнк Холл признал факт грубого повреждение мозга Полковника Своупа во время эксгумации. Обвинение понимало, что Хектоена как-то надо предупредить о том, что его маленькая тайна стала известна не только защите, но и всем присутствовавшим в зале, а потому нельзя допустить, чтобы Хектоен солгал под присягой и был пойман на лжи… Но как это сделать без грубейшего нарушения процедуры?

Желательно было бы перенести допрос на следующее заседание, к которому Хектоен успел бы подготовиться, в том смысле, что видоизменил бы надлежащим образом свои показания, но как это сделать? Оставалось лишь тянуть время. С этой целью допрос начался издалека: как доктор Хектоен оказался подключён к этому делу? почему был привлечён к исследованиям доктор Хейнс? а когда это произошло? а когда специалисты из Чикаго отправились в Индепенденс?

Но сколько не тяни время второстепенными вопросами, а необходимо было переходить к допросу по существу! Когда Людвига Хектоена попросили рассказать о том, как проходила процедура эксгумации, Хектоен на голубом глазу принялся живописать, какой он молодец и как хорошо сделал свою работу. Дословно это прозвучало так: «Сначала мы удалили мозг. Не было никаких повреждений. Орган был в норме, за исключением нескольких мелких кровеносных сосудов, утолщавшихся в основании головного мозга.» (Дословно: «We first removed the brain. There was no injury to it. The organ was normal with the exception of several small blood vessels being thickened at the base of the brain.»)

И тут в зале раздались смешки. Ещё бы, люди полтора или два часа назад своими ушами слышали про то, как судебный медик, извлекая замороженный мозг из черепа, раздавил его руками, а теперь этот медик, не моргнув глазом, рассказывает про "отсутствие повреждений".

Хектоен явно сообразил, что реакция в зале имеет под собой некую основу, хотя и не мог знать какую именно. Понял это и проводивший допрос прокурор. Понял и судья Лэтшоу.

И он быстро остановил заседание, объявив о том, что допрос свидетеля будет продолжен на следующий день.

Будем называть вещи своими именами: Лэтшоу избавил обвинение от опасности быть пойманным на вранье под присягой и предоставил свидетелю время на корректировку будущих показаний.

В целом, нельзя было не признать, что заседание 30 апреля явно дало хороший перевес защите. Уолш продемонстрировал, что ему известно намного более того, что он пока что озвучил, а потому впереди будут немалые сюрпризы и версия обвинения выглядит вовсе не такой уж гладкой и непоколебимой, как это казалось ещё несколько часов назад. Беннет Хайд не смог скрыть переполнившего его оптимизма. Поднимаясь со своего места в конце заседания, он широко улыбался и, проходя мимо одного из газетчиков, подмигнул тому и громко проговорил: «Они не смогут повесить человека на основании подобных показаний!» (Дословно: «They never can hang a man on testimony like that!»)

Всем, следившим за процессом, было ясно, что обвинение предупредит Хектоена о признании, сделанном доктором Холлом, и тот надлежащим образом подкорректируют показания. Но это же должен был понимать и адвокат Уолш! И потому всем было крайне интересно посмотреть на то, как Уолш