Шнейдерман согласился и расплатился.

В травмпункте пострадавшему сделали противостолбнячную инъекцию под лопатку, после чего он заехал домой, пообедал и отправился на прием к главе городского управления гостиниц, отелей и спальных вагонов.

Гражданин оказался из сочувствующих: кому-то позвонил, и дом отдыха «Лесная забава» на тысячу шестьсот тридцать мест целиком был зарезервирован за делегатами съезда. Шнейдерману осталось решить вопрос с питанием участников партийного форума.

* * *

После злополучного сеанса в кинотеатре «Э. Пизод» Макрицын дал около двадцати представлений, которые прошли с огромным успехом и без неприятностей. Ничего примечательного с ним не произошло, не считая появления в его жизни новой женщины, к которой Еврухерий Николаевич питал определенные чувства, хотя и не очень глубокие, зато постоянные. Пассия была удивительно похожа на Ангелину Павловну, но в талии казалась немного уже и голос имела звонкий.

На жизнь Тамара Ивановна зарабатывала гаданием всеми известными методами, в том числе собственным — по разноцветным шнуркам, что и было написано карандашами на листе ватмана, приклеенном к стене старого двухэтажного дома на улице Школьной. Четыре месяца назад, гуляя по старой Москве, Макрицын проходил мимо сего строения и прочитал объявление. Вообще-то Еврухерий всю свою жизнь испытывал стойкое неприятие магии, гаданий и прочей, по его мнению, подобной чепухи. Тем не менее, в раздумье передвигая ногами, обутыми в кеды с разноцветными шнурками, ясновидящий ощутил желание зайти к гадалке. А вскоре одним гражданским браком в стране стало больше. Однако на все предложения новой пассии погадать ясновидящий неизменно отвечал отказом. Женщина обижалась, но не сильно, и сей факт взаимоотношения их не ухудшал, а других поводов к размолвкам просто не имелось.

Самочувствие Макрицына было удовлетворительным, не считая периодических головных болей, к которым он уже привык. К тому же их интенсивность не нарастала, а частота не изменялась, что говорило о стабилизации процесса. Это и подтвердили врачи, оперировавшие ясновидящего.

Неоднократно поутру супруга говорила ему, что ночью он беседовал с неким человеком, обращаясь к нему на «вы» и называя Семеном Моисеевичем. Более того, несколько раз женщина утверждала, что Еврухерий вскакивал среди ночи в состоянии очень агрессивном, нырял под кровать и требовал от этого самого гражданина немедленно перестать бренчать на гитаре, вылезти из банки и немедленно покинуть квартиру.

Ясновидящий пытался вспомнить, что ему снилось, но каждый раз безуспешно. Объяснение неудачам он находил в своем крепком сне, а потому не придавал значения рассказам Тамары Ивановны.

Напрямую к подготовке съезда Макрицын привлечен не был, однако выполнял вспомогательную работу: забирал из типографии напечатанные брошюры, отправлял делегатам письма, оставлял в музеях заявки на коллективные посещения, покупал маленькие красные флажки для пионеров и так далее. Серьезные задания Вараниев ему не давал, сомневаясь относительно психического здоровья соратника.

А исторический день приближался.

В одном из самых дорогих московских магазинов Велику подобрали шикарный костюм, а заодно и рубашку с галстуком. Проблемы возникли с обувью: будущий Вождь никак не соглашался на черные ботинки. Его желание предстать перед делегатами в коричневых сандалетах на босу ногу приводило председателя в бешенство, однако никакие его доводы не могли «внука» переубедить. Помог случай: в гостях у Восторгайло, пока Велик заучивал текст выступления, придурковатый пудель хозяина перегрыз пополам подошву обуви. Туфли купили в торговых рядах ГУМа. Обновить их «внук» отправился на конспиративную квартиру, где его уже ждал Ганьский. После процедуры Велик фамильярно похлопал ученого по плечу, снисходительно посмотрел на него, цокнул языком и сказал:

— Что ж, Аполлон, следующий укол, получается, уже вождю партии делать будешь. Веди себя хорошо. Не зазнавайся. Я через три недели власть брать начинаю.

— Это угроза? — спросил Аполлон Юрьевич.

— Предупреждение, — ответил Велик.

— Я непременно учту!

Пациент уже вышел в коридор, и Ганьский тихо добавил ему вслед:

— Можно сказать, уже учел. Несколько месяцев назад учел, — будьте уверены, молодой человек…

Оставалось двенадцать дней до Съезда коммунистической партии «Мак. Лем. иЧ.». И два дня до отлета Аполлона Юрьевича Ганьского в Англию на Всемирную конференцию по биохимии гена и для чтения лекций в университете Лондона. И два часа до отъезда Тамары Ивановны к родственникам в Харьков.

Из всех московских вокзалов именно Киевский Макрицын не любил больше других, потому что документы там проверяли даже чаще, чем на Казанском. Перед выходом из дома Еврухерий еще раз убедился, что не забыл паспорт и что штамп с пропиской в нем не выцвел. Он посидел с супругой пару минут «на дорожку», после чего чета вышла из подъезда и направилась к метро.

Состав подали вовремя, посадку объявили без опоздания, поезд тронулся по расписанию. Ясновидящий помахал Тамаре Ивановне рукой. В многочисленной толпе Макрицын благополучно миновал здание вокзала и оказался на площади, где недолго постоял в раздумье: возвращаться ли домой или заглянуть к Ганьскому. Еврухерий спустился в метро и поехал к себе.

Дома Макрицын поймал себя на мысли, что успел привязаться к Тамаре Ивановне — ему уже ее не хватало. Остаток дня ясновидящий провалялся на диване в раздумьях о прожитых годах. Вечернее чаепитие Еврухерий совершил напротив включенного телевизора, поставив на журнальный столик тарелку с блинами, испеченными заботливой женой утром сего дня. Ко сну Макрицын отошел не поздно, обойдясь без душа. Он уже задремал, когда противное жужжание ночного комара нарушило покой. Первая же попытка избавиться от кровососа оказалась удачной: шлепнув себя по уху, Еврухерий почувствовал на ладони остатки вампира. Немного поворочавшись, ясновидящий забылся во сне…

Снился ему луг, густо усыпанный ромашками, по которому шли они босиком с Ангелиной Павловной, беседуя на темы дней давно минувших, но не позабытых. У нее за спиной висела желтая соломенная шляпка с синей ленточкой у полей, а у него брюки были до колен закатаны.

— Не прятала я от тебя деньги, Еврухерий! — оправдывалась Ангелина Павловна. — Намерений дурных не имела, а сберегала накопленное от случайностей непредвиденных. Сам ведь знаешь, и воры иногородние по квартирам лазали, и сантехник у нас ненадежный был, а в дом пускать приходилось. Ты же понять меня не захотел, из-за такой мелочи любовь порушил, недоверие выказал. Счастье наше, можно сказать, собственными руками погубил! Знаю, плохо тебе без меня — тоскуешь дюже. Да и я не шибко радостна в одиночестве — старикашка-то мой дремлет сутками. Ох, больно мне, Еврухерий… Я же свою душу перед тобой выложила как на ладонь, а другой ладонью твою душу нежила…

— Ладони, позвольте заметить, разные бывают, — неожиданно прозвучал знакомый Макрицыну голос. — Иные до того шершавые! Ваша ладошка уж точно не велюровая! Так что ступайте себе, гражданочка. Да и пора вам уже: старикашку перевернуть надобно — залежался бедняга на левом боку. А если пролежни у него образуются? Он же в знак протеста сразу завещание на квартиру перепишет в пользу начальницы ДЭЗа.